Король холопов

При воспоминании о том, что эта прекрасная еврейка обязана своей жизнью королю, все с изумлением взглянули друг на друга; Казимир тотчас же вспомнил ребенка, спасенного им вместе с окровавленной матерью во время избиения евреев в Кракове. В этой расцветшей красоте можно было найти сходство с тем чудным ребенком, в испуге, в полуобморочном состоянии, приютившемся под плащом короля.

Дочь Аарона преклонила колени перед королем и дрожащими руками поднесла ему блюдо. Она вся дрожала от волнения, но глаза, эти чудные черные глаза были смело устремлены на него и вместо слов говорили о глубоком чувстве благодарности.

Король нагнулся, чтобы принять из ее рук дар, и еще более был удивлен, услышав, как девушка серебряным голоском на чистом польском языке промолвила:

– Я мечтала о том, чтобы дожить до сегодняшнего дня и увидеть моего пана и благодетеля. Я нарочно изучала польский язык, чтобы его поблагодарить.

При этих словах девушка упала ниц перед королем, но он поспешно поднял ее и весело произнес:

– Какой прекрасный цветок расцвел из того маленького, красивого бутона! Как вас зовут?

– Мое имя Эсфирь, – смело ответила покрасневшая девушка.

Стоявший сзади короля духовник, делая гримасу, тихо произнес:

– Nomen omen![10], – лишь бы только оно не исполнилось…

Вслед за тем Аарон ввел короля в приготовленные покои. Свита шла вслед за ними, немного удивленная; некоторые улыбались и насмешливо пожимали плечами, глядя на ласковое и приветливое обращение Казимира с еврейкой; другие же, в особенности духовные, были обижены и возмущены. Аарон ввел Казимира в комнату, посреди которой стоял стол, покрытый роскошной скатертью, уставленный богатейшими блюдами, дорогими винами и самыми изысканными закусками.

С обворожительной улыбкой на устах Эсфирь попросила у короля разрешения прислуживать ему. Она сама подала ему чашку с водой для мытья и полотенце, и когда Казимир при умывании рук снял кольца, она держала их, пока он не закончил. Во все время прислуживания обворожительная улыбка не покидала ее лица, а взгляд черных глаз опьянял короля и туманил его рассудок.

Он сел за стол, а Эсфирь, заменяя виночерпия, налила ему первый кубок вина.

– Я его выпью за ваше здоровье, – весело сказал Казимир, обращаясь к ней и к стоявшему возле Аарону.

Казимир любил хороший стол, а так как поездка и пребывание на воздухе возбудили его аппетит, то он с удовольствием принялся за еду и, хваля каждое блюдо, благодарил прекрасную хозяйку, которая, зарумянившись, продолжала ему прислуживать.

Казимир задал ей несколько вопросов; она без всякого смущения смело отвечала ему, изъясняясь так хорошо по-польски, что он похвалил ее.

Аарон, гордый своей дочерью, ласково погладил ее по лицу и начал ее расхваливать перед ним, хотя сконфуженная девушка пыталась его остановить. – Это жемчужина в нашем роду, – говорил он. – Господь ее одарил не только красотой, какой нет у других женщин, но он дал ей еще ум, любовь к наукам, способности ко всему! Чего она только не знает? Чему она не обучалась?! Она знает не один лишь польский, а несколько языков и прекрасно на них говорит. А женские рукоделия! В них ни одна женщина с ней сравниться не может!

– Меня удивляет, – перебил король, – что вашу жемчужину до сих пор еще никто не похитил; ведь у вас девушки в очень молодых летах выходят замуж.

Эсфирь взглянула на короля, слегка вздернув плечом.

– Я ее хотел отдать за сына Левко, арендатора соляных копей, – сказал Аарон, – она была просватана за него, но он умер, а теперь у нее собственная воля, она не спешит и упрашивает меня не отдавать ее. Да и трудно будет найти, – прибавил Аарон, – подходящего для нее мужа.

Во все время ужина Аарон и его дочь не отходили от короля, который с ними разговаривал. Они толково и откровенно отвечали на все его вопросы; его изумляла Эсфирь, находчивая, раскованная, весело беседовавшая с ним, и он, внимательно слушая, не спускал с нее глаз.

Наконец, после ужина она подала королю таз и кувшин с водой для омовения рук, а затем, низко поклонившись ему, удалилась с отцом. Придворные, стоявшие во время ужина у дверей и слышавшие весь разговор, после их ухода приблизились к Казимиру, который тотчас же начал расхваливать перед ними красоту и ум девушки.

– Ну, что вы скажете про нее? – спросил он их. – Видел ли кто из вас княжну красивее, смелее и умнее, чем эта дочь Израиля? Ведь это поистине чудо!

Никто не противоречил, и наступило молчание; все были удивлены обращением короля с еврейкой, и многим не нравилась эта фамильярность, а в особенности был недоволен его духовник.

– Не забывайте, – продолжал король, по выражению лиц догадываясь о мыслях придворных, – что я спас ей жизнь, а потому отец и дочь хотели высказать мне свою благодарность. Я не мог отказаться от этого, так как чаще всего облагодетельствованные нами забывают об этом и платят черной неблагодарностью.