Король холопов

Ядвига замолкла, силы ей изменили. После некоторой паузы она продолжала слабым голосом:

– Говорю вам только одну правду, как перед Богом, и могу в этом поклясться. Я требую, чтобы вы заступились за меня и наказали этого человека, тем более… Что…

Она запнулась и лицо ее снова ярко вспыхнуло.

– Я надеюсь быть матерью, и на мне, ни на ребенке нашем не должно лежать ни малейшей тени подозрения!

Во время нескольких пауз, вызванных слабостью Ядвиги и отсутствием сил, король не проронил ни слова; он был бледен, и глаза его сверкали. Но трудно было определить, относится ли его гнев к обвиняемому или к мужественной неповинной женщине.

Королева робко на него взглянула и после короткой паузы произнесла:

– Вы можете убедиться в правдивости моих слов. Я поэтому не прогнала, а нарочно оставила старую Конрадову, которая во всем содействовала этому дерзкому человеку. Прикажите ее допросить, она сознается… Она вам скажет, что я не виновата. Дерзость этого человека дошла до того, что он требовал назначить ему тайное свидание, угрожая в случае отказа показать всем якобы полученный от меня перстень, – но я велела его выгнать. Я сказала вам все, а теперь поступите, как велит вам ваша совесть!

Сказав это, королева, стоявшая все время, пошатнулась и оглянулась назад, отыскивая стул; Казимир поспешил на помощь, подал ей руку и усадил ее в кресло, продолжая хранить упорное молчание.

– Человек этот должен погибнуть, – проговорил он, наконец разомкнув сжатые уста, – он умрет такой страшной смертью, что слух о ней дойдет и до десятого поколения, чтобы оно помнило и знало, как надо уважать королевскую честь.

Королева взглянула на Казимира и встретилась с его твердым, энергичным взором. Перед ней стоял неумолимый судья, и она чувствовала, что виновный не может рассчитывать на его сострадание.

– Я изложила вам всю правду, – прошептала она, – и ничего больше в свою защиту привести не могу…

– Вам совсем не нужно оправдываться! – проговорил король. – Я верю вашим словам. Они дышат искренностью и правдой. С вашей стороны нет никакой вины.

Говоря это, король в задумчивости отступил на несколько шагов.

– Клеветник погибнет позорной смертью – прибавил он. – Я ему простил убийство и насилия; его обвиняли в измене – я этому не поверил. Благодаря моему покровительству он возвысился, теперь же я его уничтожу, как ядовитую гадину.

Увидев, что королева побледнела и дрожит от волнения, Казимир приблизился к ней и, взяв ее за руку, начал ее успокаивать.

– Прошу вас ради вашего здоровья забыть о существовании этого негодяя. Считайте, что его уже нет на свете. Вы будете отомщены, как подобает королеве, на честь которой посягнули, и клеветник понесет достойное наказание.

Казимир ударил в ладоши, и на зов его явилась перепуганная Конрадова. Поручив ее заботам королеву, находившуюся в полуобморочном состоянии, и, стараясь вызвать на своем лице принужденную улыбку, он вышел из комнаты. Весь двор был в недоумении при виде короля, возвращавшегося в свои покои; выражение лица его было до того грозное, что страх обуял всех. Редко видели Казимира, умевшего владеть собою даже в наиболее критические моменты, таким взволнованным, а так как он возвращался от королевы, то догадывались, что между супругами произошло что-то необычайное, вызвавшее его гнев. Но никто не осмелился приблизиться к королю, лицо которого пылало гневом, а руки дрожали.

Проходя мимо приготовленных к дороге лошадей, Казимир сделал знак убрать их. Один лишь Кохан, увидев, что король отослал лошадей в конюшню и возвратился в свои покои, поспешил к нему, чтобы предложить ему переодеться.

Он нашел Казимира, сидящим в кресле, погруженным в глубокую задумчивость. Он никогда не видел его таким взволнованным; Казимир, заметив вошедшего Раву, в волнении поднялся с кресла, несколько раз прошелся по комнате и, сев на прежнее место, проговорил:

– Прикажи позвать сюда главного судью.

Обязанность эту в Кракове исполнял некий Николай Доливчик, прозванный в молодости Слепцом, потому что из-за близорукости постоянно жмурил глаза и близко присматривался к каждому предмету.

Это был человек холодный, хладнокровный, прекрасно знакомый с законами и всей душой преданный своему делу. У него не было ни жены, ни детей, он был чрезвычайно скуп, и всей целью его жизни было стать самым богатым в роде Доливов и прослыть ученым законоведом. Он не был ни добр, ни зол, а воплощал собой букву закона.

Самой своей наружностью он не возбуждал ничьей симпатии. Он никому не глядел прямо в глаза, ни с кем не дружил, никого не любил, вид чужих страданий не производил на него никакого впечатления. Все его боялись, потому что знали его строгие взгляды и неумолимость в деле применения закона, когда дело шло о наказании за преступление.