Король холопов

Долгое ожидание, страстное желание выступить обличителем порока, необыкновенное усердие человека, проникнутого сознанием святости своей миссии, всю ночь не дали Баричке сомкнуть глаз.

Он ее провел на коленях в своей холодной комнатке, моля Бога вдохновить его и дать ему силы навести короля на путь истины. На рассвете он пошел к обедне в церковь в Вавеле, и там со слезами на глазах благодарил Всевышнего за то, что ему дана возможность подвергнуть свою жизнь опасности для славы Божьей.

После этой пламенной молитвы, возвратившись в ризницу, проникнутый священным огнем и жаждой мученического венца, он был до того погружен в свои мысли, что ничего не видел перед собой; когда он начал снимать с себя духовное облачение, он увидел стоявшего и как бы ожидающего его Сухвилька. Они были два совершенно противоположных типа. Оба были достойны уважения, но каждый в своем роде. Баричка был сотворен для апостольской жизни, Сухвильк был спокойным повелителем и руководителем.

Баричка проводил время большей частью в молитвах, а Сухвильк был человеком дела. Насколько один был горяч, настолько второй был рассудителен. Первый из них знал свет таким, каким он его видел с амвона и в церкви, второй знал его, наученный жизненным опытом.

Ксендз Марцин, предчувствуя, что ему не избегнуть разговора, которого он вовсе не желал, хотел немедленно выйти из ризницы. Ксендз Сухвильк с достоинством загородил ему дорогу и приветствовал его.

– Одно слово, отец мой, – произнес он, – я хоть и вижу, что вы торопитесь, но все-таки выслушайте меня.

Баричка лишен был возможности отказаться от разговора.

– Я такое же духовное лицо, как и вы, отец мой, – продолжал ксендз Ян. – Я хочу этим сказать, что всякие вообще дела, касающиеся церкви и положения духовенства, меня так же интересуют, как и вас. Я знаю, что вы по распоряжению пастыря посланы к королю. Никто из нас, духовных лиц, не смеет прекословить воле епископа. Исполняйте ее, но не забывайте, отец мой, что слуги церкви, поддаваясь гневу и страсти подобно простым смертным, совершают деяния, неугодные Богу. Поступайте снисходительно, и вы достигнете лучших и больших результатов.

Баричка покраснел.

– Я поступаю так, как велит мне совесть и обязанность, налагаемая на меня духовным саном, – нетерпеливо возразил он. – Все средства достигнуть чего-нибудь добром исчерпаны, теперь нужны мужество и строгость. Спаситель, наказывая людей, торговавших своей совестью, гнал их из храма, и мы, слуги Его, должны иногда прибегнуть к этому бичу, чтобы наказать грешников.

Сухвильк терпеливо слушал.

– Да, Христос единственный раз в жизни пустил в ход такое наказание за неуважение к Отцу Своему, но Он мог это сделать, потому что Сам был Богом. Но мы, люди, не обладаем Его мягкостью, любовью, покорностью и снисходительностью. Такими Он нам велел быть через апостола Павла. Отец мой! Заклинаю вас! Не поддайтесь гневу. Помолитесь еще раз Богу и просите Его послать мир душе вашей, идите к королю с правдой на устах, но с любовью в сердце. Король грешен, и я не прошу вас быть снисходительным к нему, я только умоляю вас владеть собою. Он король…

– Для меня он человек и грешник, – возразил Баричка.

Сухвильк заломил руки.

– Я восхищаюсь, – сказал он, – вашим порывом и усердием, я уважаю ваше мужество, но вы ими не достигнете того, что хотите; вы вызовете негодование короля, но не наведете на путь истины. Произойдет борьба, которая, вместо того чтобы нас приблизить к королю, отдалит от него. Будьте как Христос строги, но сострадательны; говорите правду, но имейте сожаление!

Баричка сделал нетерпеливый жест.

– Я убежден, – воскликнул он, – что исполняю святую миссию, и что в такие минуты исполнения долга перед церковью Бог озаряет недостойных своих служителей Святым Духом! Господь Сам будет говорить моими устами. Если бы я под влиянием рассудка заглушил в себе голос Божий и молчал бы, я был бы грешником! Я молился Святому Духу! – сказав эти слова и не желая продолжать разговора, ксендз Баричка поклонился и вышел из ризницы.

Чтобы охарактеризовать то состояние, в котором находился Баричка, лучше всего было бы назвать его опьянением. Опьяненный своей миссией, в стихаре и в епитрахили, с крестом в руке, бледный от волнения ксендз Баричка вошел в большую приемную короля.

Он знал, что у него тут много врагов и что его могут не допустить к королю.

Переступив порог, он встретил презрительные, гордые и гневные взгляды.

Но это его не остановило.

От него отворачивались, не желали его видеть.

Он смело подошел к Добку Гоньче, который был ближе всех к нему, и громко сказал:

– Доложите обо мне королю. Я пришел сюда в качестве посла от епископа.

Ни Добек, ни другие стоявшие вблизи ничего не ответили. Царило молчание. Баричка ясно и громко повторил то же самое.

Пжедбор Задора издали недружелюбно ответил:

– Король не принимает.

– В таком случае я тут останусь ждать и не тронусь с места в течение часа, – возразил Баричка.

Наступило молчание.