Король Крыс

Максим, ты ведь умный и добрый, ты все понимаешь. Ну почему же ты не можешь понять меня? Не можешь понять, что я давно уже не та малолетка, которую ты когда-то спас, что я действительно стала взрослой? — с горечью шептала Наташа. — Пойми же наконец, я не могу всю жизнь оставаться девочкой с косичками! Я ведь не маленькая и все понимаю в жизни.

И что же ты понимаешь в жизни? — с печальной улыбкой спросил Нечаев, осторожно высвобождаясь из ее рук.

Если девушка любит мужчину, если она ему… тоже не совсем безразлична… Я ведь не безразлична тебе, правда? — Наташа лукаво заглянула Максиму в глаза и снова обвила его шею руками.

Зачем ты об этом спрашиваешь? Я ведь люблю тебя… по–своему…

Вот видишь! — Удивительно, но Наташа пропустила мимо ушей или сделала вид, что пропустила, последние слова; если мужчина говорит, что «любит по–своему», это вовсе не та любовь, о которой мечтает влюбленная девушка.

Что «видишь»? — Лютый больше не отстранял от себя Наташу.

Если мы любим друг друга… пусть эта ночь станет нашей. — Максим хотел было возразить, но она не дала ему открыть рот. — Я знаю, ты скажешь, что я еще девочка. А ведь я действительно девочка, то есть — девственница. У меня ни с кем ничего не было, — смутившись, продолжала Наташа с подкупающей непосредственностью. — И я люблю тебя. И хочу, чтобы моим первым мужчиной был ты. Да и последним — тоже ты. Первым и последним, понимаешь?

Понимаю, — полушепотом ответил Нечаев.

Она прикрыла глаза, обняла его, прижалась к нему всем телом, дрожа то ли от неизвестности, то ли от нетерпения, и тихо–тихо проговорила:

Поцелуй меня.

Горячая волна нежности захлестнула Максима, осторожно, словно боясь сделать девушке больно, он привлек ее к себе. Затем принялся медленно расстегивать на ней блузку, пуговица осталась у него между пальцами, но через мгновение соскользнула на пол. Наташа, стараясь не встречаться с ним взглядом, стала судорожно стягивать юбку, несколько секунд — и она упала к ее ногам.

Иди… иди ко мне, мой любимый… — Девушка теребила пуговицы на рубашке Максима. — Иди, я хочу быть с тобой всегда и везде… всегда и везде…

Максим осторожно прикоснулся к ее лону своей плотью, но Наташа нетерпеливо дернулась ему навстречу, словно боясь, что он передумает, и тут же тихонько вскрикнула: ощущение было новым и неожиданным. Она пересилила боль и стала двигать бедрами, как это делали героини в фильмах.

Вскоре боль отступила и на смену ей пришло невыразимое блаженство. Наташе хотелось, чтобы оно длилось вечно. Вдруг она почувствовала, как тело любимого напряглось, Максим издал стон, и Наташа едва не задохнулась от счастья. Она тоже вся напряглась, громко вскрикнула и, расслабившись, опустила голову на плечо Максима.

Прошла минута, вторая, третья, прошла целая вечность — так, по крайней мере, показалось Максиму. Наташа не шевелилась, но Лютый, нежно лаская пальцами каждую частичку ее тела, слышал, ощущал, осязал: Наташино сердце трепещет, словно посаженная в клетку птица, а в такт ему пульсирует тоненькая жилка на шее.

— Ой, что это? — Она провела рукой по простыне и прошептала, пораженная своим открытием: — Надо же… кровь?! — И после паузы, счастливая, повторила: — Ты слышишь, милый, кровь?!!

Фосфоресцирующие стрелки часов показывали половину четвертого утра. Тихо бубнило в углу радио, время от времени снаружи доносился металлический скрежет снегоуборочных машин.

Максим лежал у стены, закинув руки за голову. Наташа, опершись на локоть, задумчиво гладила его по голове, и было в этом поглаживании что-то наивно–детское.

Ты не жалеешь? — шепотом спросил Нечаев.

О чем? — удивилась Наташа.

О том, что… произошло между нами.

Господи! Я же сама этого хотела, — улыбнулась девушка, — если бы ты знал, как давно я об этом мечтала. Сколько раз представляла все это. Твои ласки, руки твои, как ты входишь в меня. Представляла и боялась.

Чего?

Боли! Девчонки, которые уже делали ЭТО, говорили, что очень больно, что ужас просто. А мне было больно только в первый момент, и то не очень, зато потом какое прекрасное чувство! Ради него можно и не такую боль вытерпеть.

Это сейчас… Но, может быть, ты потом пожалеешь?

Ну что ты, — выдохнула Наташа с обидой, — как ты мо–ожешь! Я счастлива! Может быть, ты жалеешь?

Нет. — Максим положил руку ей на плечо. — Я никогда ни о чем не жалею.

Знаешь, если даже у нас с тобой ничего не получится, ну, в будущем, — продолжала девушка, — эта ночь останется в моей памяти на всю жизнь: я ее никогда не забуду, клянусь! И я благодарна тебе.

За что?

За все. За то, что ты не такой, как все. За то, что ты есть в моей жизни. Господи, да просто за то, что ты вообще есть.

Нечаев хотел было что-то ответить, но осекся — видимо, интуиция, обострившаяся за последнее время до предела, подсказала: сейчас должно произойти что-то страшное.

И действительно, легкая танцевальная музыка, транслируемая по радио, оборвалась, и из динамика донесся официально–скорбный голос диктора: