Король крыс

Грей посмотрел на запястье, где должны были быть часы. Он сделал это инстинктивно, хотя часов у него не было уже три года, он и без них мог назвать время. Как и все они, он чувствовал время суток в той степени, в какой оно нужно было пленным.

«Еще слишком рано, — думал он. — Часовые еще не сменились». А когда это произойдет, он увидит, как старая смена бредет по лагерю, вверх по дороге мимо его хижины, по направлению к караульному помещению. Человек, за которым надо следить, будет в новой смене. Кто он? Кто заинтересован? Скоро я буду знать. Безопаснее подождать нужного момента, а потом броситься на добычу. Осторожно. Просто вежливо вмешаться. Засечь охранника с Кингом и Марлоу. Лучше застать их за передачей денег из рук в руки или когда Кинг будет передавать деньги Праути. И тогда — рапорт полковнику Смедли-Тейлору:

«Прошлой ночью я явился свидетелем того, как они совершали сделку», или, что тоже совсем неплохо: «Я видел американского капрала и капитана авиации Марлоу (Крест за летные заслуги, хижина номер шестнадцать) с корейским охранником. У меня есть основания полагать, что майор Праути (саперная часть) участвовал в деле и предоставил часы для продажи».

Такой рапорт сделает свое дело. «Правила, — радостно думал он, — ясные и определенные: „Торговля с охраной запрещена“. Они будут пойманы на месте преступления. Это — повод для разбирательства военным трибуналом.

Сначала военный трибунал. Потом моя тюрьма, моя маленькая тюрьма. Никаких дополнительных пайков, никаких бобов с консервами. Вообще ничего. Только клетка, клетка, вы будете, как крысы в клетке. Потом выпустить, разозленных и ненавидящих. А разозленные люди делают ошибки. В следующий раз их делом займется, возможно, Иошима. Пусть лучше япошки делают грязную работу, помогать им не нужно. В данном случае это, может быть, и нужно сделать. Но нет. Можно просто намекнуть».

«Я отплачу тебе, проклятый Питер Марлоу. Может быть, скорее, чем надеялся. А месть тебе и этому мошеннику доставит несказанное удовольствие».

Кинг посмотрел на часы. Четыре минуты десятого. Остались секунды. Если дело касалось японцев, можно было с точностью до минуты знать, что они будут делать. Уж если распорядок установлен, он выполнялся неукоснительно.

Потом он услышал шаги. Торусуми обогнул угол хижины и быстро скрылся под пологом. Кинг встал поприветствовать его. Питер Марлоу, который был там же, неохотно поднялся со стула, ненавидя сам себя.

Торусуми — личность среди охранников. Достаточно хорошо известная. Он был опасен и непредсказуем. У него было лицо, тогда как остальные охранники оставались безликими. Он служил в лагере год или чуть больше. Ему нравилось жестоко обращаться с военнопленными, когда он был не в духе, держать их на солнце, орать и пинать ногами.

— Табе, — сказал Кинг, ухмыляясь. — Закурите? — Он предложил необработанного яванского табака.

Торусуми обнажил сверкающие золотые зубы, отдал Питеру Марлоу свою винтовку и сел за маленький столик. Он вытащил пачку «Куа», предложил закурить Кингу, который взял одну сигарету. Потом кореец посмотрел на Питера Марлоу.

— Ичи-бон, друг, — сказал Кинг.

Торусуми хрюкнул, показал зубы, втянул воздух и предложил Питеру закурить.

Питер Марлоу заколебался.

— Берите, Питер, — сказал Кинг.

Питер Марлоу повиновался.

— Скажите ему, — сказал Кинг Питеру Марлоу, — что мы приветствуем его.

— Мой друг говорит тебе добро пожаловать, он счастлив видеть тебя здесь.

— Спасибо. Нет ли у моего бесценного друга чего-нибудь для меня?

— Он спрашивает, есть ли у вас что-нибудь для него?

— Переведите ему все в точности, что я скажу, Питер. В точности.

— Мне придется говорить на местном диалекте. Точно нельзя перевести.

— О'кей, но сделайте так, чтобы это было правильно, и не торопитесь.

Кинг дал корейцу часы. Питер Марлоу с удивлением заметил, что они были как новые, недавно отполированы, с новым пластмассовым циферблатом и в аккуратном замшевом чехольчике.

— Скажите ему, что мой знакомый хочет продать их. Но они дорогие, и, возможно, это не то, что он хочет.

Даже Питер Марлоу заметил, как алчно кореец сверкнул глазами, когда вынул часы из чехла и поднес их к уху. Потом хрюкнул что-то небрежно и положил их обратно на стол.

Питер Марлоу перевел ответ корейца:

— У тебя есть что-нибудь еще? Я сожалею, но за «Омегу» сегодня много в Сингапуре не получишь.

— Ты очень хорошо говоришь по-малайски, — добавил Торусуми, обращаясь к Питеру Марлоу и вежливо втягивая воздух между зубами.

— Благодарю тебя, — неохотно поблагодарил его Питер Марлоу.

— Что он говорит, Питер?

— Только то, что мой малайский хорош, и все.

— А! Ну так переведите ему, что, к сожалению, у меня больше ничего нет.

Кинг подождал, пока сказанное было переведено, потом улыбнулся, пожал плечами, взял часы, положил их в чехол и обратно в карман. Затем встал.

— Саламат! — сказал он.

Торусуми еще раз обнажил зубы, потом показал жестом, что Кинг должен сесть.

— Это не значит, что я не хочу часы, — сказал он Кингу. — Но ты мой друг, и ты хлопотал, и я должен знать, сколько хочет человек, который продает их, за эти ничтожные часы?