- Об этом пишут во всех газетах, - ответил Диксон. - Каждый чертов день появляется новая история о католическом священнике, трахающим какого-то ребенка. Бостон гудит. Филли, Детройт, Чикаго... Меня могут уличить в помощи священнику с несовершеннолетней девочкой, которую он трахает, и...
- Он ее не трахает.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что ее трахаю я, - ответил Кингсли, придумав самое быстрое прикрытие.
- Ты ее трахаешь?
- Я был в его церкви. Увидел ее. Трахнул ее. Думал, ей восемнадцать.
- Ты думал ей восемнадцать, - повторил Диксон.
- Упс, - Кингсли пожал плечами.
- Теперь все приобретает смысл. Не представляю тебя делающим одолжение другу по доброте душевной. Но представляю, как ты трахаешься с пятнадцатилетней девочкой.
- Виновен по всем пунктам. - Кингсли поднял руки, изображая поражение. - У нее сейчас трудные времена. Мы можем выбить для нее общественные работы?
- Ты хочешь спасти ее от колонии, чтобы и дальше продолжать трахать?
- Через железную решетку не так просто трахаться. Возможно, но такие извращения не по мне.
Диксон замолчал. Кингсли ждал. Еще тридцать секунд рядом с этим человеком он не вынесет. Диксон постоянно оказывал услуги мафии, но каждое чертово воскресенье ходил в церковь с женой и детьми.
- Это не мое дело, но я могу кое-что сделать, - наконец произнес Диксон. - Есть судья, который снисходителен к девочкам-подросткам. В большинстве дел назначает общественные работы, даже в жестких случаях. Если я смажу колеса правосудия, мы можем сделать это дело одним из таких.
- Сколько смазки надо?
- Пятьдесят тысяч.
- Договорились, - ответил Кингсли, даже не потрудившись поторговаться. Он не торговался, когда дело касалось Сорена.
- Это было просто, - заметил Диксон. - Должно быть, эта девушка очень тебе нравится.
- Le cœur a ses raisons que la raison ne connaît point, - ответил Кингсли.
- И что это было?
- Я сказал: «Да, мне очень нравится эта девушка». Называй это судьбой.
- Будем надеяться, что моя жена не узнает о тебе и твоей маленькой судьбе. Ты ей нравишься.
- Будем надеяться, что твоя жена о многих вещах не узнает, - с грустной улыбкой ответил Кингсли. - Позже я пришлю кого-нибудь к тебе домой. Или, может быть, заеду сам, когда в следующий раз буду там.
- Сукин сын.
- Моя мать была святой, - ответил Кингсли. – Я - единственная сука в семье.
Он похлопал Диксона по плечу и прошел мимо него. Как только он оказался за дверью, то остановился, прислонился спиной к кирпичной стене и закрыл глаза. Он дышал целых десять секунд, пока напряжение покидало его тело. Эти соревнования «у кого больше причиндалы» никогда не станут проще. Диксон был глупым и властным, и эта комбинация была пугающей для врага. И почему у Кинга до сих пор есть враги? Разве он не должен был уйти на пенсию? Не поэтому ли он уехал из Франции, ушел с работы, взял деньги и сбежал?
Но опять же, ему всего двадцать восемь. Кто уходит на пенсию в двадцать восемь? И если он не создавал никому проблемы, тогда в чем смысл просыпаться по утрам?
Кингсли потер лоб, ощутил усталость в костях. Ему нужна более веская причина просыпаться по утрам.
Кингсли прошел четыре квартала и нашел таксофон.
- Это я, - сказал Кингсли, когда Сорен ответил. Он говорил на французском. Необходимости в именах не было.
- Каков вердикт? - спросил Сорен.
- Она получит общественные работы. Достаточно?
Он услышал паузу на другом конце, и Кинг умер и воскрес за эту паузу. Как в старые добрые времена.
- Спасибо, - ответил Сорен. - Это больше, чем я смел надеяться.
- Позволь кое-что спросить. Если бы я был не способен помочь крошке, что бы ты сделал? Каков был план Б?
- Думаю, она бы хорошо поладила с мамой.
Кингсли покачал головой и рассмеялся.
- Я рад, что спас тебя от необходимости похищения несовершеннолетней и перевозки через международные границы.
- Похищение очень резкое слово. Я предпочитаю термин «спасение».
- Ты действительно ее любишь.
- Ты тоже полюбишь.
- Что такого особенного в этой девушке, что ты готов пойти на преступление ради нее?
- Правду?
- Правду, - ответил Кингсли.
- Она напоминает мне тебя.
- Поэтому ты ее любишь? - спросил Кингсли, надеясь на ответ «да», но зная, что не услышит его.
- Поэтому я пытаюсь ей помочь.
Кингсли услышал язвительную ноту в словах Сорена.
- Мне не нужна помощь, - заявил Кингсли.
- Ты в этом уверен?
- Да, - сказал Кинсли и повесил трубку.
По пути домой у него в голове промелькнула мысль.
Глава 7
- Чем будешь бить? – спросил Кингсли и постучал по столу.
- Я не собираюсь крыть эту карту, - ответил Сорен.
- Ты должен делать то, что я говорю. И я говорю бей.
Сорен уставился на него. Кингсли смотрел в ответ.
- У тебя восьмерка и туз, - произнес Сорен.
- А это значит, что у меня девять или девятнадцать. Я говорю девять. Бей.
- Ты хочешь карту, потому что хочешь сказать сегодня «бей», как можно больше раз.
- Не могу не согласиться. - Кингсли снова постучал по столу. - Бей.