Король лжи

Леон Уильям Мокрей.Память воскресила лицо его матери в день похорон, с потоками слез, которые текли по ее перекошенному от горя лицу и падали прямо на белый воротник ее самого лучшего платья. Я вспомнил сдавленный голос женщины, когда она произносила речь, ее стыд за маленький сосновый гроб мальчика и место на бедном кладбище, в тени водонапорной башни. Как она переживала, что он никогда не сможет почувствовать там тепло послеполуденного солнца!

Интересно, как она распорядилась деньгами, которые достались ей после смерти сына, но я верил в то, что она это сделала лучше меня. Честно говоря, я не любил этот дом. Он слишком большой и находится у всех на виду. Я громыхал в нем, как двадцатицентовая монета в жестяной банке. Но в то же время мне нравилось сидеть на его пороге в конце дня. Грело солнце. Мне виден был парк, слышалась музыка шелестевшей под порывами ветра листвы дубовых деревьев. Я старался не думать о сделанном мною выборе или о прошлом. Это было место для прощения, и оно редко было только моим. Обычно сюда притаскивалась Барбара.

Я допил вторую бутылку пива и подумывал о третьей. Отряхнувшись, я пошел в дом. Проходя через кухню, я заметил, что на автоответчике-уже появилось семь сообщений. Неожиданно в голову пришла мысль, что одно из них могло быть от моей жены. Я вернулся на место за домом вовремя: как раз из-за угла появился постоянный посетитель парка, за которым я всегда наблюдал с удовольствием. В его уродливом внешнем виде была какая-то притягательная сила. Независимо от погоды на нем была неизменная охотничья шапка с опущенными «ушами». Изношенные штаны цвета хаки болтались на худых ногах, а руки были как у истощенного голодом ребенка. Тяжелые очки давили на нос, а губы были искривлены гримасой боли. Похоже, у него отсутствовало всякое ощущение времени, ибо гулял он и в полночь под проливным дождем, маршируя по трассе в восточной части города, и ранним утром, шагая с таким видом, будто идет по историческим местам.

Никто о нем ничего не знал, хотя ходил он здесь многие годы. Однажды я узнал его имя – Максвелл Крисон. Была вечеринка, и о нем говорили. Он стал достопримечательностью города – все видели его гуляющим, но, как оказалось, никто с ним не разговаривал. Никто не знал, на что он живет все предполагали, что он бездомный, один из обитателей городских приютов, может быть, пациент местного армейского госпиталя для ветеранов, но ни одна догадка не имела оснований. Главным образом над ним потешались: над тем, как он выглядел, как был одержим своими прогулками. Не прозвучало ни одного приятного комментария.

Я никогда не видел его таким, как сегодня. Для меня он был знаком вопроса и в каком-то смысле самым обворожительным человеком в Рауэнском графстве. Я мечтал пересилить себя и спросить: «Что вы видите в тех местах куда направляетесь?»

Я не услышал открывающейся двери, и поэтому голос Барбары, неожиданно появившейся за моей спиной, заставил меня подскочить.

– В самом деле, Ворк, – начала она, – сколько раз мне просить тебя пить пиво на веранде? Сидя вот так на корточках, ты выглядишь как белое отребье.

– Добрый вечер, Барбара, – произнеся, не поворачиваясь и не сводя глаз с загадочного пешехода.

Видимо поняв, насколько неприятными были ее слова она смягчила тон.

– Конечно, милый. Прости. Добрый вечер. – Она подошла ближе, и я почувствовал запах ее духов, смешанный с презрением. – Чем ты занимаешься? – поинтересовалась она.

Я не мог заставить себя ответить. Что мне было ей сказать?

– Ну разве он не великолепен? – произнес я вместо ответа, указывая рукой на гуляющего старика.

– Кто? Он? – переспросила она, нацеливаясь на него рукой, как будто оружием.

– Он.

– Ради Бога, Ворк. Иногда я тебя не понимаю. Действительно не понимаю.

Я наконец обернулся, глянул на нее и нашел ее прекрасной.

– Посиди со мной, – тихо сказал я, – как это бывало раньше.

Она засмеялась так, что стала уродливой, и я понял, что больше мне не на что надеяться.

– Раньше я еще носила джинсы. А сейчас мне надо приготовить ужин.

– Пожалуйста, Барбара. Только на одну-две минуты. – Вероятно, в моем голосе было что-то такое, что остановило ее на полпути и заставило подойти ко мне. На ее губах играла улыбка, и, хотя эта игра была короткой, я вспомнил те улыбки, которые не были ни такими мягкими, ни такими притворными, причем не в столь давние времена, – когда ее улыбка могла ослепить меня. Тогда я ее любил или верил в это и никогда не ставил под сомнение сделанный выбор. Тогда она говорила о нашем будущем с пророческой страстностью. Она утверждала, что из нас получится великолепная пара, у нас будет прекрасная жизнь, и я ей верил. Она сделала меня своим учеником, показывая будущее через свое видение, и оно слепило своим блеском.

Это было много лет назад, но даже сейчас, стоило мне закрыть глаза, я видел желтую тень ее представления. Казалось, все так просто.