Итак, это произошло. В моей руке было оружие убийства. Грязный, мокрый, в крови, я был напуган тем, что полицейские найдут меня, прежде чем я успею сделать то, что должен. Это было плохое место, чтобы оставаться здесь. Я еще не находился в розыске, но уже чувствовал петлю на шее и знал, что это только вопрос времени. Прошло пять дней с тех пор, как нашли тело моего отца, – целая жизнь, в течение которой я узнал кое-что о том, как и чем жил этот старик. Бывало, он говорил, что всем достаются змеи, которых надо убить, и мне казалось, что я понимаю смысл этого высказывания, Но человек не может убить своих змей, не открыв глаза, дабы увидеть их, – правда, о которой он забыл упомянуть.
Я стоял один на мосту в пяти милях от города. Солнце почти подошло к зениту, и я мог слышать шум реки. Я перегнулся через поручень, как будто желая получить от нее силу. Прощупывая пальцами пистолет, я думал о Джин, о том, каково это было ей нажать на курок, уйти, пытаясь справиться с проблемами. Я наконец понял ее состояние во время попыток самоубийства, и было жаль, что нельзя сейчас сообщить ей об этом. То, что прежде казалось безумным, теперь приобрело точный смысл. Забвение. Облегчение. В конце концов, что мне было терять? Карьеру, о которой я так беспокоился? Семью? Ответную любовь женщины, которую любил? Только невыносимую близость Ванессы и веру в то, что это могло быть чем-то потрясающим.
Если и оставался у меня кто-то, то это Джин. Она была последней из всего моего семейства, и в этом одиночестве я мог сделать что-нибудь хорошее для нее. Убей я сам себя здесь этим оружием, и они обвинили бы меня в смерти Эзры. Дело закрыли бы. Возможно, тогда Джин смогла бы обрести какое-то умиротворение, оставив Солсбери и уехав в то место, где призраки одних утраченных любимых посещали бы других, но не ее. Смог бы я сделать то же самое, случись подобное с Ванессой?
Но такое никогда не случилось бы. Ванесса шла дальше, и так правильно. Тогда к черту все это! Одно мгновение храбрости.
Я взвел курок пистолета, и в его звуке была завершенность.
Неужели я приехал сюда, чтобы сделать это? Нет. Я приехал, чтобы выбросить в канаву оружие, увериться, что его никогда не найдут и не смогут использовать против Джин. Мысль о заключительном действии казалась правильной. Одно мгновение, возможно, вспышка боли – и Джин была бы свободна. В конце Миллз получила бы фунт ее плоти и мою жизнь.
Я пристально смотрел на реку, наблюдая за тем, как легко туман садится на воду, придавая ей новую глубину. Золотой край солнца всплыл из-за деревьев, мое последнее солнце, и я не сводил с него глаз. Мир распрямлялся с решительной ясностью, и я так отчетливо все это видел: зеленые поля, темные деревья, грязную змею реки, которая двигалась так, будто ее тоже уничтожали.
Я приставил дуло к подбородку, плотно прижал его и ждал, пока достанет мужества нажать на курок, я искал силу в нахлынувшей волне лиц. Увидел мать, когда под ней провалился пол. Джин, проклинающую меня за то, что правду Эзры я сделал своей собственной. Я видел ее лицо на похоронах, отвращение, когда я попытался взять ее за руку. Потом Ванессу – жестоко избитую и изнасилованную в вонючей грязи. Я почувствовал стыд, настолько всеобъемлющий, что даже сейчас он отравлял меня. Я позволил увести Ванессу так далеко и дал случиться этому. Во взрыве ненависти к самому себе я наконец нашел силу, которую искал. Спусковой крючок двинулся под пальцем, чтобы сжечь меня, и я ткнул дулом в подбородок так сильно, что пришлось вскинуть голову. Я открыл глаза, чтобы снова посмотреть на небо. Оно простерлось надо мной как Божья длань, и в небесном куполе неподвижно парил один-единственный ястреб. Он сделал круг, и я стал наблюдать за ним. Тогда он издал крик и улетел, и я понял, что не смогу нажать на курок.
Оружие сдвинулось в сторону – теперь оно висело на моем пальце, и я наконец заплакал в тишине. Слезы жгли мне щеки, падали на сведенные вместе колени. Я уронил оружие в реку, даже не подняв головы. Став на колени, я прижался лбом к холодным металлическим перилам, мои плечи тряслись. Я плакал от нахлынувших воспоминаний, оттого что столь многое в жизни не состоялось, и это открыло мне огромную и ужасную правду. Я был жив и оплакивал ту свою жизнь. Там было все, что я оставил, и слезы все прибывали.
И вот таким я ушел от реки – чувствуя прилив новой силы, что-то похожее на надежду. В дороге
Я отправился домой. Остановился в начале подъездной дороги и проверил почтовый ящик. Фотографии Алекс, которую я оставлял для Хэнка, не было, очевидно, он уже приезжал. В некотором смысле я был рад тому, что мы не встретились; в его голосе чувствовалось недоверие, и я не смог бы вынести, увидев недоверие еще и в его глазах. Позже, возможно, но сейчас я был без сил.