Король Матиуш Первый. Матиуш на необитаемом острове.

— Тогда и я буду на заседании, — ответил король Матиуш и направился в сторону зала заседаний.

— Ваше величество, извольте минутку подождать. Ваше величество, извольте сжалиться надо мной. Этого делать нельзя. Я несу за все ответственность. — И старик громко заплакал.

Матиушу стало жаль старика, который действительно знал точно, что может делать король, а чего ему делать не полагается. Не раз сидели они у камина в долгие вечера, и приятно было слушать рассказы о короле-отце и королеве-маме, о придворном этикете, иностранных балах, о парадных представлениях в театрах или о военных маневрах, в которых принимал участие король.

У Матиуша совесть была нечиста. Эта переписка с сыном взводного была большой провинностью, а тайное похищение вишен и малины для Фелека мучило Матиуша сильнее всего. Конечно, сад принадлежал ему, конечно, он рвал ягоды не для себя, но делал это украдкой, и кто знает, не запятнал ли этим рыцарской чести своих великих предков.

У Матиуша было доброе сердце, его тронули слезы старика. И может быть, Матиуш снова совершил бы ошибку, дав заметить свое волнение, но вовремя опомнился и, только еще больше наморщив лоб, холодно сказал:

— Жду десять минут.

Церемониймейстер выбежал. Заседание министров было прервано.

— Откуда Матиуш узнал? — кричал взволнованный министр внутренних дел.

— Что намерен делать этот сосунок? — крикнул в возбуждении старший министр.

Но министр юстиции призвал его к порядку.

— Господин председатель, закон запрещает на официальных заседаниях отзываться таким образом о короле. Частным образом вы можете говорить, что хотите, но наше совещание является официальным. Вы можете так думать, но не говорить.

— Совещание прерывается, — пробовал защищаться перепуганный председатель.

— Следовало оповестить заранее, что вы прерываете совещание. Однако вы этого не сделали.

— Забыл, прошу прощения.

Военный министр посмотрел на часы:

— Господа, король дал нам десять минут. Четыре минуты прошло. Итак, не будем ссориться. Я человек военный и должен выполнять королевский приказ.

Бедный председатель имел основания бояться: на столе лежал лист бумаги, на котором отчетливо было написано синим карандашом:

Хорошо, пусть будет война.

Легко было тогда притворяться смелым, но трудно теперь отвечать за неосторожно написанные слова. Что сказать, если король спросит, почему он тогда так написал? А ведь все началось с того, что после смерти старого короля не хотели признать Матиуша.

Об этом знали все министры и даже немного радовались, потому что недолюбливали старшего министра за то, что он слишком любил распоряжаться и был страшно гордый.

Никто не хотел ничего советовать, каждый думал, как поступить, чтобы гнев короля за утайку такого важного события обрушился на другого.

— Осталась минута, — сказал военный министр, застегнул пуговицу, поправил ордена, подкрутил ус, взял со стола револьвер — и через минуту уже стоял, вытянувшись, перед королем.

— Итак, война? — тихо спросил Матиуш.

— Так точно, ваше величество.

У Матиуша камень упал с сердца, потому что, должен вам сказать, и Матиуш провел эти десять минут в большом волнении.

«А может быть, Фелек только так написал? А может быть, это неправда? Может быть, он пошутил?»

Краткое «так точно» рассеивало все сомнения. Война, и большая война. Хотели обойтись без него. А Матиуш только одному ему известным способом раскрыл эту тайну.

Спустя час мальчишки кричали во весь голос:

— Экстренное сообщение! Кризис кабинета министров!

Это означало, что министры поссорились.

5

ризис кабинета министров был такой: председатель делал вид, что он оскорблен и отказывался быть старшим министром. Министр путей сообщения сказал, что не может возить войска, потому что у него нет необходимого количества паровозов. Министр просвещения сказал, что учителя, наверное, пойдут на войну, значит, в школах еще больше будут бить стекла и портить парты, следовательно, и он отказывается.

На четыре часа было назначено чрезвычайное совещание.

Король Матиуш, пользуясь замешательством, пробрался в королевский сад и громко свистнул раз и второй, но Фелек не показывался.

«С кем бы посоветоваться в такую важную минуту? — Матиуш чувствовал, что на нем лежит большая ответственность. — Что делать?»

Король Матиуш так огорчился, что даже заплакал. Наконец, он прислонился к стволу березы и задремал.

И приснилось ему, что отец его сидит на троне, а перед ним стоят, вытянувшись, все министры. Внезапно большие часы тронного зала, заведенные последний раз четыреста лет тому назад, зазвонили, напоминая церковный колокол. В зал вошел церемониймейстер, а за ним двести лакеев несли золотой гроб. Тогда король-отец сошел с трона и лег в этот гроб; церемониймейстер снял корону с головы отца и возложил ее на голову Матиуша. Матиуш хотел сесть на трон, но смотрит — там снова сидит его отец, уже без короны и такой странный, как будто это не он, а только его тень.

Отец сказал: «Матиуш, церемониймейстер отдал тебе мою корону, а я тебе отдаю мой ум».