Король на именинах

Короткий окурок сжимал между двух спичек, чтобы выкурить до последнего. Затянулся и тут же закашлялся.

– Если ноги от ушей, то и задница у нее вместо головы, – пробасил один из зрителей – любителей высокой моды.

– Пошел ты… – очки-велосипеды блеснули.

– Куда? – тут же зло прозвучал вопрос.

Мгновенно воцарилась тишина. Все ждали, что же ответит очкарик. Даже картежники выглянули из-за занавески. В тюрьме надо строго следить за тем, что говоришь. Пошлешь неосторожно не в ту сторону или про матушку собеседника вспомнишь, можешь до утра и не дожить. За решеткой все сказанное воспринимается серьезно. «Косяк» в любой момент случиться может. Кувадле не хотелось, чтобы сейчас принялись выяснять отношения. Он незлобно и тихо произнес, но в тишине слова смотрящего хаты прозвучали веско:

– Фильтруй базар, очкарик. Так куда ты его послать хочешь?

– В баню… – упавшим голосом произнес саратовец, в первый раз оказавшийся на бутырских нарах.

– Баня еще через три дня, – не стал настаивать на сатисфакции мужик, – в баню можно. Правда, лучше бы ты меня в другое хорошее место послал. Я бы не отказался.

– Вы «сеансов» насмотритесь, скоро и телевизор трахнете, – произнес Кувадла, отворачиваясь к стене. Даже на его «козырной» шконке под самым окном дышалось тяжело.

Вся камера тут же взорвалась дурацким смехом. На воле от такой шутки никто бы, наверное, даже не улыбнулся.

– Фотография телки имеется? – вызвался любопытный и тронул очкарика за плечо.

– Была… – вздохнул тот, – но я ее на свиданке брату отдал. Эх, не привык я к таким сигаретам, на воле только «Мальборо» курил.

Никто не стал выяснять – почему отдал брату фотку. Все понимали, у каждого нашлась бы подобная история. В неволе вдвойне тяжелей, если что-то напоминает тебе о свободе. Смотришь на фотографию, и сами собой приходят мысли: что блондинка сейчас делает, одна ли, вспоминает ли… Вот и отдают зэки фотографии родных и близких, чтобы лишний раз не терзаться, не переживать.

В коридоре загремели ключи, и дверь камеры отворилась. Кувадла даже не повернулся.

– Кувалов, на выход, – лениво процедил сквозь зубы конвойный «рекс».

Кувадла, не выказывая удивления, неторопливо поднялся со шконки – сохранял достоинство. В камере, как в волчьей стае, только почуют слабость вожака, тут же повиноваться перестанут. А власть свою Кувадла держал железной рукой.

– Стоять, лицом к стене, – скомандовал «рекс».

Андрей Кувалов чуть медленнее, чем следовало, повернулся лицом к шершавой стене, заложил руки за спину. Железная дверь в камеру с грохотом затворилась.

– Пошел!

Кувалова конвоировали двое: коридорный в камуфляже, вооруженный дубинкой и баллоном со слезоточивым газом, и «рекс», которого он видел впервые. Коридор следственного изолятора был разделен железными решетками на отсеки. Запоры в решетках были двойные, но закрывались все они только на один ригель. Второй запор был куда надежней – три массивных стержня могли выдвинуться из стены по команде с пульта. «Рекс» открывал решетки длинным ключом-«вездеходом», каждый раз не забывая напомнить подследственному:

– Стоять, лицом к стене.

После тесной тюремной камеры коридоры, освещенные жидким электрическим светом, казались удивительно широкими. Узнику дышалось в них легко, хотя Кувалов помнил, когда его только привезли в Бутырку, так он не думал. Тогда мгновенно в нос ударил спертый, насыщенный миазмами воздух, отчего закружилась голова. Проплывали мимо темные прямоугольники металлических дверей с номерами хат.

Кувадла не спрашивал, куда и зачем его ведут, это тоже одно из тюремных правил. За решеткой человек не принадлежит самому себе, куда ведут – туда и пошел, нет выбора. Наконец «рекс» распахнул неприглядную дверь, за которой оказалось узкое и высокое, как стакан, помещение, всю меблировку которого составляли стол и два табурета, намертво прикрученные к полу. В таких кабинетах проходят допросы или встречи с адвокатами.

Андрей Кувалов опустился на табурет и положил перед собой руки на стол. «Рекс», не сказав ни слова, вышел из комнаты. Над головой серел неровно оштукатуренный свод, помнивший еще дореволюционных сидельцев. На стене, метрах в двух с половиной от пола, чтобы не дотянуться, горели две яркие лампочки, забранные в проволочные плафоны.

Когда дверь отворилась вновь, Кувадла даже не счел нужным обернуться.

– Здравствуйте, – услышал он спокойный мужской голос и тут же почувствовал, что в помещении запахло дорогим одеколоном.

– Здравствуйте, если не шутите, – Кувадла исподлобья глянул на элегантного мужчину в дорогом костюме, темно-синей рубашке и ярко-красном галстуке.

Позолоченные пуговицы поблескивали, отражая в себе лампочки. Лицо мужчины, умное и дородное, показалось Кувалову немного знакомым, но где и при каких обстоятельствах они встречались, вспомнить не смог. Знал наверняка, что вместе им сидеть не приходилось. Мужчина хоть и не чувствовал себя подавленным в тюрьме, но «домом родным» Бутырку наверняка не считал. Попытки поздороваться за руку не сделал. Взгляд его был немного брезгливым.