Король на краю света

Он обогатился и приобрел репутацию, заполучил расположение и почет, жену и ребенка, дом и безопасность исключительно благодаря тщательно накопленным медицинским знаниям. Он возвысился до того, чтобы стать одним из врачей, которым были доверены тела самого султана и его семьи, и жил в Константинополе, ни в чем не нуждаясь. Не было ровным счетом ничего приятного в том, чтобы на год расстаться с женой, не видеть, как растет сын, не пытаться зачать второго ребенка. Успеха в этом деле пока что не наблюдалось, но доктор наслаждался процессом. И, что не менее важно, не было ничего приятного в том, чтобы оказаться вдали от семьи властителя, чье здоровье он оберегал и лелеял даже больше, чем собственное.

Он осмелился поинтересоваться у влиятельного придворного, нельзя ли сделать так, чтобы вместо него послали другого врача. Придворный сказал, что попробует разузнать, но, должно быть, сделал это неуклюже, ибо через несколько дней к Эззедину домой явился Джафер^{5} бин Ибрагим — будущий главный советник посла в экспедиции.

— Доктор Эззедин, — сказал Джафер за кофе и инжиром, которые укутанная в прозрачное покрывало жена доктора, Сарука, принесла во внутренний двор и подала в тени иудиных деревьев^{6} в розовом цвету. — Это я предложил султану отправить вас в Англию. И он с энтузиазмом воспринял идею, что вы будете нас всех оберегать. Неужели вы отказываетесь?

— Ну что вы, я и не думал отказываться.

— Рад слышать это из ваших уст. Я ошибочно истолковал речи некоего придворного недоумка, который исказил ваши слова и душевные порывы. Будьте осторожнее с тем, кому вы их доверяете. Могу я взять еще один инжир?

Сын доктора, Исмаил, проплакал две ночи после того, как узнал о приближающемся отъезде отца в христианскую Англию.

— Но ведь я не уезжаю так уж надолго, — сказал доктор Саруке, когда мальчик устал рыдать и заснул. — Привезу ему что-нибудь английское в подарок. Приятно думать, что по мне будут так скучать.

Он потянулся через кровать к руке жены.

— Он боится, что ты не вернешься, — сказала она. — Он говорил мне, что боится, будто тебя съедят львы.

— Я успокою его. У англичан нет львов.

Однако на следующее утро мальчик был не в том настроении, чтобы с ним сюсюкались.

— Я не говорил «львы»! — заявил он, топнув ножкой. — Я сказал — Львиное Сердце. Ты отправляешься туда, откуда пришел Ричард Львиное Сердце.

Эззедин постарался не рассмеяться.

— Но Львиное Сердце давно умер. И все крестоносцы давным-давно потерпели поражение. Крестоносцев больше нет.

— Но его народ все еще может быть таким же, как он. И они захотят тебе навредить.

— Обещаю, со мной все будет хорошо, — сказал доктор Эззедин, целуя мальчика в макушку. Пахло чем-то сухим и сладким, как цветочная пыльца.

Сарука сказала ему вечером перед отъездом:

— Плохо, что ты уходишь. Я не хочу смотреть, как ты уезжаешь. Поэтому я тренируюсь: воображаю, что это уже случилось, и пытаюсь принять случившееся. Я не хочу проклинать твое отсутствие.

Утром на улице, пока сын цеплялся за его ногу, жена поцеловала Махмуда Эззедина.

— Я принимаю, — сказала она, прежде чем заплакать и оттащить плачущего мальчика.

Доктор отправился к морю. Он старался не оглядываться, но ничего не вышло.

3

В период пребывания в Англии посол и его люди побывали на аудиенциях у английской султанши в Гринвичском дворце^{7} и еще одном, Несравненном^{8}, а сами, в свою очередь, принимали ее и сопровождающих на пирах à la Turkeska ^* в резиденции посла, где самостоятельно забивали животных и готовили мясо надлежащим образом. Официальные переговоры тянулись несколько месяцев, в холодных комнатах королевских дворцов или в принадлежащих владычице зеленых парках. Стороны достигли соглашения относительно морских путей и свободных сухопутных проходов, обмена захваченными пиратами/моряками, различных иммунитетов и способов защиты для англичан, путешествующих по Османской империи. Дипломатия, в основном, представляла собой дуэль воображений, конструирование событий, которые еще не произошли, но внезапно стали весьма насущными.

— А если англичанин, путешествующий по Константинии, пожелает обратиться в религию Мухаммеда? — спросил главный советник посла Джафер бин Ибрагим.

Этот конкретный вопрос позабавил английских переговорщиков, которые никогда не покидали родину, но глубоко встревожил других, кому довелось путешествовать, особенно в магометанских землях. О любой религии, которая обещала богатство, возможности и жен в этом мире, а не в загробном, можно было сказать многое. (Туркам эта истина была близка, как воздух, и жить с нею приходилось постоянно. Дома, в Константинополе, бин Ибрагим всегда поспешно продавал рабов-христиан, подумывающих о переходе в истинную веру, поскольку иначе пришлось бы освободить их себе в убыток: порабощение единоверцев — дело противозаконное.)