Многие страдальцы оказывались в больнице Святого Георгия, где врачом-ординатором служил двадцатишестилетний средний сын Логов Валентин, окончивший курс в 1936 году. Больница, занявшая Лейнсборо-Хаус, величественный особняк неоклассического стиля, расположенный в Гайд-парке, стала подчиняться службе «скорой помощи», выделила двести коек для раненых военных и шестьдесят пять – для гражданских, многие из которых стали жертвами затемнения. В первую ночь войны Валентин не спал до утра, помогая тем, кто пострадал на темных столичных улицах. В последующие недели ночи становились длиннее и число несчастных случаев росло.
Не только затемнение защищало Лондон и другие города от возможных массированных налетов: на стенах домов появились репродукторы, в небо на мощных канатах поднимались гигантские аэростаты – они должны были служить препятствием бомбардировщикам, чтобы те, забравшись повыше, стали легкой мишенью для противовоздушной обороны. Пациентов больниц вывозили из столицы, освобождая места для тех, кто пострадает от налетов. Деревья, мостовые, почтовые ящики, фонарные столбы метили полосами белой бумаги. В дни Мюнхенского кризиса городские власти оборудовали в парках траншеи, которые потом правительство распорядилось переделать в бетонированные убежища. Владельцы земельных участков делали у себя убежища попроще, прозванные «андерсоновскими»: это были простейшие ящики из листов гофрированной стали, где помещалось шесть человек. Их называли так по имени лорда-хранителя печати, сэра Джона Андерсона. Обладателям домов с чердаками и подвалами выдавали стальные балки для защиты. Наиболее уязвимые общественные здания защищали мешками с песком. Власти возводили бомбоубежища и, не слишком радуя этим владельцев, осматривали подвалы магазинов и учреждений, где можно было бы укрыться от воздушных налетов.
Очень сильно боялись химической атаки. В Первую мировую войну отравляющие газы использовались для устрашения противника, теперь же опасались, что немцы применят их против мирного населения. К сентябрю 1939 года раздали почти 38 миллионов черных резиновых противогазов и развернули активную пропаганду. «Гитлер предупреждать не будет – носи противогаз с собой!» – строго напоминал плакат. В противном случае человеку грозил штраф.
Приготовления все усиливались, а надежды Чемберлена на то, что конфликта с Гитлером удастся избежать, становились все призрачнее. Решительный шаг к войне был сделан 23 августа 1939 года, когда советский нарком иностранных дел Вячеслав Молотов и его немецкий коллега Иоахим фон Риббентроп подписали пакт о ненападении. Это вовсе не была декларация о мире; наоборот, пакт развязал Гитлеру руки, дал возможность напасть на Польшу, а потом повернуть оружие против западных соседей. Через два дня Британия подписала договор с Польшей, по которому обязывалась оказать помощь в случае возможного нападения. Чемберлен не терял надежды договориться с Гитлером. Король срочно, ночным поездом, вернулся из Балморала и предложил, что напишет личное письмо вождю нацистов, но премьер-министр не поддержал его; он не согласился и на то, чтобы король отправил дружеское послание императору Японии от одного главы государства другому, чтобы попробовать оторвать того от других государств оси, – ведь почти наверняка ответом на него был бы отказ.
28 августа Логу позвонил Хардинг, личный секретарь короля, и сказал:
– Готовьтесь ехать во дворец.
Логу не нужно было задавать лишних вопросов. В дневнике он записал: «Я ответил, что приеду в любое время, но, хотя всей душой буду рад видеть его величество и говорить с ним, все же надеюсь, что за мной не пришлют. Правда, на всякий случай отдал распоряжения на Харли [улице, где находился его кабинет] и дома: теперь все знают, где меня искать и днем и ночью».
Но даже и тогда война не казалась чем-то неизбежным. Теплилась надежда, что польско-британский договор удержит Гитлера от нападения. Посол Великобритании в Египте сэр Майлз Лэмпсон, вызванный в Букингемский дворец 26 августа, на следующий день после подписания договора, отметил, что король был в «превосходной форме» и огорчался лишь тем, что политический кризис помешал превосходной охоте на куропаток в Балморале – «за шесть дней настреляли 1600 штук». «Отвратительно, что эта сволочь Гитлер все испортил, – писал Лэмпсон. – Е. в. полагает, что мир теперь почти наверняка возможен и что в этот раз блеф Гитлера получит достойный отпор»[14]
.