Король-олень

На миг Моргейна подумала, что ей следовало бы разыскать Элейну и попытаться подготовить ее, приободрить, научить девушку думать о грядущем событии так же, как жрицы учили ее саму — считать его великим актом природы, чистой и безгрешной, приветствовать его, как саму жизнь, что захлестывает и уносит каждого… Но тогда Элейна сочтет все это еще более грешным. Ну что ж, значит, пусть Элейна разбирается с этим как сама знает; возможно, любовь к Ланселету поможет ей выбраться из этой затеи без потерь.

Мысли Моргейны вернулись к кипящему вину — но в то же самое время ей казалось, будто она скачет среди холмов… Хотя нынешний день был не самым удачным для прогулки: серое небо затянуло тучами, дул ветерок, и холмы казались нагими и унылыми. У подножия холмов протянулась водная гладь — узкий рукав озера, — серая и бездонная, словно только что откованный металл. И поверхность озера начала слегка бурлить — или то была вода над ее жаровней? Темные пузырьки всплывали и лопались, источая зловоние, — а потом из озера медленно поднялась длинная узкая шея, увенчанная лошадиной головой, с лошадиной же гривой, и длинное гибкое тело, извиваясь, направилось к берегу… поднимаясь, наползая, вытягиваясь во всю длину на земле.

Гончие Ланселета опрометью ринулись к воде, заходясь яростным лаем. Моргейна слышала, как Ланселет раздраженно позвал их; видела, как он застыл, словно вкопанный, и уставился на озеро, не веря собственным глазам. Затем Пелинор протрубил в рог, созывая спутников, а Ланселет пришпорил коня, опер копье о луку седла и с самоубийственной скоростью понесся вниз по склону. Одна из гончих пронзительно завизжала, и Моргейна из своего далека увидела странный слизистый след и изломанное тело собаки, наполовину разъеденное темной слизью.

Пелинор тоже бросился на дракона, и Моргейна услышала крик Ланселета — он велел не атаковать огромную тварь прямо в лоб… дракон был черным и во всем, кроме лошадиной головы, походил на гигантского змея. Ланселет подскакал к нему вплотную и, увернувшись от извивающейся головы, всадил копье в тушу дракона. Дикий вой, пронзительный, словно вопль обезумевшей банши, сотряс берег… Моргейна видела, как огромная голова бешено заметалась из стороны в сторону… Конь Ланселета принялся пятиться и брыкаться; Ланселет соскочил на землю и пешим бросился на чудовище. Голова дракона метнулась вниз, огромная пасть распахнулась, и Моргейна содрогнулась. Меч Ланселета вонзился в глаз дракона; из раны хлынула кровь и какая-то черная дрянь… и все превратилось в бурлящую поверхность вина.

Сердце Моргейны бешено колотилось. Она легла и глотнула немного чистого вина из фляжки. Что это было — дурной сон? Или она и вправду видела, как Ланселет убил дракона — того самого дракона, в которого она никогда не верила? Моргейна немного полежала, убеждая себя, что она просто спала, потом заставила себя встать и добавить в вино немного фенхеля, чтобы его сладость заглушила привкус других трав. Нужно позаботиться, чтобы к обеду подали соленую говядину — тогда всех будет мучить жажда, и все будут много пить, особенно Ланселет. Пелинор — человек благочестивый. Что он подумает, если всех обитателей его замка внезапно обуяет вожделение? Нет, надо сделать так, чтобы это вино досталось одному лишь Ланселету — и, может, стоит дать глоток Элейне, из милосердия…

Моргейна перелила настой в флягу и отставила в сторону. Затем послышался крик, и в комнату влетела Элейна.

— Ох, Моргейна, идем скорее, нужна твоя помощь! Отец и Ланселет убили дракона, но они оба обожжены…

— Обожжены? Что за нелепица? Ты что, вправду веришь, будто драконы летают и плюются огнем?

— Нет, нет, — нетерпеливо произнесла Элейна, — но эта тварь плюнула в них какой-то слизью, и слизь обожгла их, будто огонь. Пойдем, обработай им раны…

Не веря собственным ушам, Моргейна выглянула в окно. Солнце склонилось к западу и повисло над самым горизонтом; она просидела над зельем целый день. Моргейна бросилась вниз, на ходу велев служанке приготовить чистую ткань для перевязки.

У Пелинора была сильно обожжена рука — да, это действительно здорово походило на ожог; драконья слизь разъела ткань туники, и когда Моргейна начала мазать руку целительным бальзамом, Пелинор взревел от боли. У Ланселета был слегка задет бок; кроме того, слизь попала ему на сапог и превратила прочную кожу в слой тонкого вещества, напоминающего желе.

— Нужно будет хорошенько вычистить меч, — сказал Ланселет. — Если это все, что осталось от сапога, то что бы осталось от моей ноги… — и он содрогнулся.

— Вот назидание всем тем, кто считал моего дракона вымыслом! — изрек Пелинор. Он поднял голову и глотнул поднесенного дочерью вина. — И благодарение Господу, что у меня хватило ума вымыть руку в озере — иначе эта слизь просто сожрала бы ее, как того несчастного пса. Ты видел его труп, Ланселет?

— Пса? Видел, — отозвался Ланселет, — и надеюсь никогда больше не увидеть подобной смерти. Но теперь ты можешь пристыдить всех, прибив голову дракона над воротами…