Король–Олень

Синьора ветреница, я знаю, что говорю. Дай мне докончить. Я его допек вчера хитростью, говоря, что нет наследника престола, что в народе недовольство, что народ волнуется и так далее, и убедил его жениться. Но у него все то же проклятое упрямство — расспросить сначала девушку в тайном кабинете. И так как больше нет принцесс, которых можно было бы допрашивать, он решил обнародовать, что девушки всякого звания и положения могут явиться для допроса в этот проклятый кабинет, чтобы он мог жениться на той, которая придется ему по душе. Объявилось двести девушек, и их имена вынули из урны, чтобы определить порядок, в котором они будут представляться королю. Твое имя вышло первым, и ты должна идти на допрос. Он меня очень любит; ты моя дочь, ты не пугало, и, если ты будешь хорошо держаться, я уверен, что ты сегодня же станешь королевой, а я — самым знаменитым человеком на этом свете. (Тихо.) Скажи мне, дочка, у тебя нет никакого тайного пятнышка, которое он мог бы обнаружить?

Клариче

Дорогой отец, избавьте меня от этого испытания, умоляю вас.

Тарталья

Что? Как? Дрянная девчонка! Ступай сейчас же и держись как следует при допросе, или… понимаешь! Ты ведь знаешь меня. Дура, как ты смеешь меня не слушаться! (Тихо.) Может быть, У тебя есть какой–нибудь тайный недостаток? А?

Клариче

Нет у меня ничего, но я предчувствую, что не сумею вести себя как следует на испытании; это невозможно; я буду отвергнута.

Тарталья

Что за предчувствие! Отвергнута! Не может этого быть. Ой слишком меня уважает. Идем скорее, уже время. Он ждет тебя в своем кабинете. (Берет ее за руку.)

Клариче

(сопротивляясь)

Нет, ни за что, отец, ни за что.

Тарталья

Я оборву тебе уши. Я отрежу тебе нос. Ступай, говорят тебе и держись как следует, или… (Ударяет ее.)

Клариче

Дорогой отец, я не сумею держаться как следует. И, наконец я сознаюсь, что до смерти влюблена в Леандро и не буду иметь силы скрыть свою страсть перед королем.

Тарталья

(отступая в ярости)

В Леандро, сына Панталоне, второго министра! Простого придворного кавалера! Ты предпочитаешь королю какого–то Панталоне? И ты моя дочь? О негодная, недостойная дочь грозного Тартальи! Слушай! Если ты откроешь королю эту низкую любовь… Если ты не заставишь его сделать выбор в твою пользу… Слушай. Идем сейчас же. Не заставляй меня больше говорить. (Хватает ее за руку.)

Клариче

Избавьте меня от этого, будьте милосердны! Я никогда не сделаю зла Анджеле, моей подруге, становясь на ее пути. Я знаю, что она безнадежно любит короля.

Тарталья

(снова отступая)

Анджела, дочь Панталоне, любит короля? (В сторону.) Анджела, сердце мое, радость моя, которую я хотел еще сегодня любовью или силой заставить сделаться моей женой! Она любит короля! (Громко.) Клариче, слушай меня и трепещи. Если ты сейчас же не отправишься к королю и не будешь вести себя как следует, если ты откроешь ему свою любовь к Леандро и не заставишь его выбрать на допросе именно тебя или если ты выдашь королю то, что я тебе сказал, — яд у меня под рукой; тебе уготована смерть, и ты падешь жертвой моего гнева.

Клариче

(в ужасе)

Хорошо, я сделаю по–вашему. Вы будете удовлетворены, увидев меня отвергнутой и пристыженной.

Тарталья

(толкая ее в гневе)

Не медли. Думай о твоей жизни и о моих приказаниях, ветреница, дура, дрянная девчонка!

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Панталоне, Анджела входят.

Панталоне

Ничего неизвестно, дорогая дочка, ничего неизвестно. Конечно, две тысячи семьсот сорок восемь принцесс и дам были отвергнуты нашим королем: он их водил в свой тайный кабинет, задавал им три–четыре вопроса, затем вежливо отпускал с миром; потому ли, что ему не нравилась их внешность, или по каким–нибудь другим причинам… ничего неизвестно. Я, конечно, не скажу, что это сумасбродство, потому что я ему служу, давно и убедился, что он мудрый и милостивый правитель, обладающий всеми качествами, необходимыми монарху, но в этом деле, наверно, кроется какая–то чертовщина.

Анджела

Дорогой отец, почему вы не защитили меня от такого позора? Ведь если он меня отвергнет, что, наверно, и случится, я погибну от горя.

Панталоне

Разумеется он тебя отвергнет; но, дорогая моя, я и на колени становился, и молил, и заклинал, чтоб он тебя от этого освободил, — но все было напрасно. Я сказал ему, что мы родились в Венеции и, конечно, честные люди, но мы бедны, и его щедрость и так уже возвысила нас не по заслугам, и мы недостойны притязать на такую высокую честь. Дудки! Знаешь, что он мне ответил?

«Несправедливо было бы, раз я
Всем женщинам открыл свободный доступ,
Позволить вашей дочери не быть
Среди других на этом испытанье».