Король Островов

Эванджелина начала свой рассказ с самого начала — с того момента, когда она первый раз дала Лахлану свою кровь, чтобы спасти ему жизнь. Ее голос стал совсем тихим, когда она описывала, в каком состоянии находилась в то время ее магия. И Эванджелина старалась, чтобы они поняли, насколько реальной была опасность, грозившая Волшебным островам, если бы Магнус получил секрет Иския. Несколько раз ей приходилось повышать голос, чтобы ее было слышно за язвительным бормотанием Лахлана. Но в конце Эванджелина была уверена, что по крайней мере Сирена и Элинна поняли, почему у нее не было другого выхода.

— А что касается применения моей магии против Лахлана во дворе, то ты, Сирена, не хуже меня знаешь, что если бы я хотела убить его, а не просто помешать причинить вред детям или мне, я могла бы сделать это… просто вот так, — сказала она и щелкнула пальцами в сторону Лахлана.

Она устала защищаться и выслушивать, как он порочит ее репутацию.

Джейми переглянулся с Алексом, кивнул, и они оба, опустив мечи, пошли к двери.

— Вот видишь, — фыркнул Лахлан, — даже дети не хотят стать на твою защиту после того, как узнали, что ты сделала.

Эванджелину что-то кольнуло в сердце. Хотя мальчики, вполне понятно, не могли защитить ее, их поддержка была ей приятна.

— Нет, — наморщив лоб, Джейми посмотрел на дядю, — мы просто проголодались. Мы забыли, что Эви не нужно, чтобы мы оберегали ее. Она может просто сделать вот так, — он щелкнул пальцами в направлении Лахлана, — и превратить тебя в жука или, — он хихикнул, — заставить летать. Видел бы ты себя, дядя Лахлан!

Алекс весело засмеялся, когда его брат изобразил летящего в воздухе Лахлана, а Эванджелина опустила взгляд к Деревянному полу и прикусила губу.

— Нечего дразнить своего дядю. Сейчас же уходите отсюда, — распорядился Эйдан.

Мальчики сердито посмотрели на Эйдана и быстро пошли к двери, когда он сделал вид, что встает с дивана.

— Эви, — сказал Джейми, прежде чем закрыть за собой дверь, — если дядя Эйдан снова будет кричать на тебя, преврати его в жабу.

— Вон! — рявкнул Эйдан.

Дверь снова приоткрылась на дюйм.

— И если ты это сделаешь, не забудь прийти позвать нас. Мы можем использовать его как наживку, когда пойдем на рыбалку.

Эйдан вскочил, и Джейми, взвизгнув, захлопнул дверь.

— Это не смешно, Сирена, — буркнул Эйдан.

— Нет, конечно, нет, — вытирая глаза, согласилась с ним жена и с серьезным видом посмотрела на Эванджелину. — Эванджелина, никто не может желать лучшего друга, чем ты. Ты всегда была со мной. Ты защитила меня, не заботясь о собственной безопасности. Я знаю тебя лучше, чем все остальные в этой комнате. — Бросив на Лахлана строгий взгляд, она взяла руку Эванджелины в свои. — И именно поэтому я знаю, что в душе ты действительно веришь, что поступила правильно. Но даже ты должна признать, что на этот раз зашла слишком далеко.

— Сирена, что ты говоришь? Я…

Невыносимая боль возникла в груди Эванджелины.

— Нет, позволь мне договорить. Тебе важно понять, что в своем стремлении доказать, что твой отец и все остальные не правы, ты слишком остро реагируешь и видишь опасность там, где ее не существует, тем самым подвергая риску других.

Комнату окутала туманная дымка, и Эванджелина, проглотив комок в горле, зажмурилась.

— Я не зло, Сирена. Я действительно верю… верила, что у меня нет выбора.

— Нет… нет, Эванджелина, мы не считаем, что ты зло, — твердо сказала Сирена, сжимая ей руку.

— Лахлан считает. — У нее сжалось горло, но она, обведя взглядом его семью, вытолкнула из себя эти слова: — Простите за боль, которую я причинила Йену. Мне хотелось бы сказать ему это, если вы позволите.

— Да, конечно, — сказала Сирена, получив от Рори кивок в знак согласия.

— Спасибо вам.

Эванджелина пошла к двери, призывая к себе свою магию, но даже теплое свечение больше не успокаивало ее.

— Ты сказал ей, что она зло? — Сирена, подойдя к Лахлану, уперлась ему в грудь острым ногтем.

— Нет. — Он вздрогнул и сильнее вжался в диван. — Господи, Сирена, она же бросила Йена умирать.

Горячее оправдание собственных поступков теперь, после того как он выслушал объяснения Эванджелины, больше не казалось ему справедливым.

— Ты заставил ее плакать, а Эванджелина никогда не плачет!

— Я не заставлял ее плакать.

Но он довел ее до слез.

— Лахлан, ты это исправишь. Ты извинишься перед своей женой, и мы устроим праздник и примем ее в семью. Безусловно, даже ты должен признать, что Маклауды очень много значат для Эванджелины, и она никогда специально не стала бы причинять им вред. А если ты думаешь иначе, то ты дурак.

— Ты можешь так говорить, потому что она никогда не донимала тебя, не дразнила и не выводила из себя, доводя почти до сумасшествия, — огрызнулся Лахлан, не обращая внимания на тупую боль в груди. — И мне чертовски надоело, что все называют меня дураком!