Король Парижа

Было бы чудесно лично знать такого человека. Но если я и не знал Дюма, то имел удовольствие мысленно жить с ним вместе, денно и нощно, в течение многих лет.

И теперь, когда пришло время заканчивать книгу, у меня такое чувство, будто я приглашён на похороны близкого друга.

Ах, как неистово Дюма любил жизнь! Он хотел бы жить и наслаждаться жизнью бесконечно. В какой-то момент ему казалось, будто он открыл секрет вечной молодости. Веру Дюма в собственную выносливость поколебала смерть его друзей, которые один за другим уходили из жизни; смерть так часто наносила ему удары, что сумела разрушить и самого Дюма.

Первыми стали на редкость талантливые братья Жоанно, умершие совсем молодыми. За ними — Жерар де Перваль, кого зимним утром нашли повесившимся на фонаре. Потом — бывшая любовница Дюма Мари Дорваль, умиравшая в такой бедности, что со смертного одра писала ему: «Дюма, мой дорогой Дюма, во имя нашей прежней любви не дайте похоронить меня в общей могиле».

Сидя как обычно без денег, Дюма продал свой великолепный большой орден Низам, который лично повесил ему на шею турецкий султан, и купил Мари Дорваль место на кладбище.

Вместе с Виктором Гюго Дюма шёл за гробом Бальзака.

В соборе Парижской Богоматери Дюма в глубокой печали присутствовал при погребении своего доброго друга, герцога Орлеанского[126], сына короля Луи-Филиппа.

В прежние годы Дюма не мог появиться на улице или зайти в кафе, чтобы не слышать со всех сторон: «Смотрите, это же господин Дюма! Здравствуйте, господин Дюма!» Но с годами Париж, его обожаемый город, превратился для Дюма в кошмар. Париж утратил свою романтичность, когда барон Оссман снёс старые средневековые дома, проложив широкие современные проспекты. Жившие в новых доходных домах люди уже не узнавали Дюма; они перестали ценить его книги: романы «плаща и шпаги» казались им смешными.

Тем не менее Дюма, ненасытный к жизни, не сдавался. Его любовные авантюры и кулинарные увлечения становились всё более экстравагантными. Дюма не переставал колесить по Франции. Он посетил Англию и Россию; он присоединился к Гарибальди в его походе на Бурбонов, купив и снарядив корабль, навербовав и обмундировав солдат; Дюма даже издавал ежедневную газету на итальянском языке. Капитаном его небольшого военного корабля была особа женского пола, что само по себе очень необычно. Хорошенький, молоденький «адмирал» произвёл на свет дочь Дюма Микаэллу, крестным отцом которой стал Гарибальди.

К тому же он не переставал писать, и отдельные авторитеты утверждают, что его репортажи о походе гарибальдийцев заслуживают того, чтобы присвоить Дюма звание лучшего военного корреспондента в мире.

Но Дюма не только на похоронах встречался с сыном, который как драматург пользовался большой славой, женился и стал отцом семейства.

   — Как поживаешь, папа?

   — Я в добром здравии, мой мальчик. А ты?

   — Отлично, папа.

После этого они неловко, словно чужие, кому нечего сказать, пожимали друг другу руки; их разделяла тайна, которую каждый хранил до самой смерти.

Но всё-таки они по-прежнему любили друг друга. Когда наконец поставили «Даму с камелиями», Дюма приехал из Брюсселя на премьеру, и никто не аплодировал неистовее, чем он.

Когда они вышли из театра, Дюма предложил Александру вместе отпраздновать этот успех.

   — Сегодня я не могу, у меня свидание.

   — Я мог бы и сам догадаться, — с улыбкой заметил Дюма.

   — Нет, это не то, о чём ты думаешь. Мама, которая уже вернулась домой, приготовила маленький ужин. Почему бы тебе не пойти со мной?

Дюма дал себя уговорить и пришёл в дом № 22 на улице Пигаль, в уютную квартирку, где Александр поселил мать. Но семейный вечер был испорчен общим смущением. Дюма слишком долго не видел Катрин и с трудом узнавал её в седой старухе.

Успех «Дамы с камелиями» подтолкнул Александра к тому, чтобы в своих последующих пьесах выступать защитником морали. В одной из них он написал: «Мужчина, который обдуманно заводит ребёнка, прежде не обеспечив его нравственного и социального благополучия, — это преступник, коего надлежит причислять к ворам и убийцам».

Выделяя этот пассаж, люди задавались вопросом: «Не намекает ли Дюма-сын на собственного отца?»

Внебрачный сын, отстаивающий столь строгую нравственность, и его отец, продолжающий вести весьма скандальную жизнь, несколько лет забавляли весь Париж.

Связь Дюма с Адой Айзекс Менкен подчеркнула несходство отца и сына.

Ада, красавица из Нового Орлеана, произвела сенсацию как в Старом, так и в Новом Свете, открыв на сцене эру наготы: её можно было увидеть в «Мазепе» и «Пиратах саванны», двух нелепых пьесах, где она появлялась обтянутой в шёлковое трико телесного цвета. В то время Дюма исполнилось семьдесят лет; он был толще, чем когда-либо, но Ада, кажется, искренне его любила; их всюду видели вместе, их общая фотография красовалась во всех витринах.

Несчастная Ада, всеми забытая и заброшенная, умерла раньше Дюма; её похоронили на еврейском участке Монпарнасского кладбища, где на могиле Ады можно и сегодня видеть надпись, выбранную ею самой: «Ты знаешь».