Король-паук

— Монсеньор дофин, — улыбнулся Анри, — меня поставили сюда по приказанию Жана Бюро, управляющего замком, чтобы я дал салют в вашу честь, когда вы с вашей супругой удалитесь в спальню.

— А что здесь смешного? Почему ты смеёшься, Анри Леклерк?

— Мой возлюбленный господин, этот человек вовсе не смеётся.

— Я не люблю, когда надо мной смеются. Никогда не смейся надо мной, Маргарита.

— Нет, нет, что вы, мой супруг и повелитель. — Маргарите показалось, что у принца резко изменилось настроение.

Он и действительно был сильно расстроен, поскольку только что взглянул со стены вниз и почувствовал сильное головокружение, но сейчас оно прошло.

— И что произойдёт, когда ты выстрелишь из своей пушки, Анри Леклерк?

— Я не понимаю, Ваше Высочество. Порох, конечно, взорвётся со страшным грохотом...

— Нет, нет, я не про это. Это какой-то сигнал? Что он означает?

— Монсеньор, как только я подожгу фитиль и раздастся взрыв, все в Туре станут пить за ваше здоровье и за здоровье, — он поклонился в сторону его невесты, — вашей супруги, которая когда-нибудь станет нашей королевой. Именно это и означает пушечный выстрел.

— Он хорошо говорит, — сказала Маргарита.

Даже слишком хорошо, подумал принц. Должно быть, они дают пушкарям хорошее образование, а возможно, стали привлекать к работе людей более высокого положения. Большинство артиллеристов были людьми грубыми и неотёсанными, такими же, как механики катапульт или сапёры, роющие подземные проходы под крепостными стенами во время осады. Анри был слишком высок ростом, чтобы дофин чувствовал себя уютно в его присутствии, и, кроме того, Маргарита слишком поспешно стала защищать Леклерка.

Однако Людовик не мог не понимать, что только потеряет уважение в глазах Маргариты, если она заметит ревность супруга. Вот стоит ещё один человек с прямыми ногами, рядом с которым принц обязан выглядеть более привлекательным. В данной ситуации он мог вызвать пушкаря на поединок лишь в той области, в которой тот был специалистом.

— Но пушки время от времени взрываются, разве не так, Анри? — теперь его голос звучал дружелюбнее, и к тому же он назвал пушкаря просто по имени.

— Да, довольно часто, монсеньор, но с этой такого не произойдёт.

— Почему ты так уверен?

— Я сам её отлил. — Он сказал это без хвастовства, но в голосе его звучала гордость мастерового, знающего свою работу.

То, что пушка не представляла опасности, удивило дофина.

— Ты, наверное, зарядил её половиной дозы пороха. Поскольку это всего-навсего салют, это правильно, нужно экономить порох.

— Совсем наоборот, монсеньор, я запихнул туда двойной заряд. Я хочу, чтобы салют прозвучал как можно громче.

— А ты раньше когда-нибудь заряжал её двойной дозой?

— Вообще-то нет, но я уверен...

Прежде чем пушкарь успел произнести, что она абсолютно надёжная, Людовик его перебил:

— Я сам хочу выстрелить.

Маргарита отпрянула.

— Не надо, Людовик! Умоляю вас, пусть это сделает пушкарь.

— Да, но если она взорвётся, то может убить Анри. Разве вам его не жаль?

— Пушкарь — это не Людовик Французский, и он не мой супруг.

Анри догадался, к чему вся эта затея, и решил помочь принцу.

— Я абсолютно уверен в этом оружии, мадам, но нельзя не признать, что всегда существует вероятность опасности, и мне бы не хотелось брать на себя ответственность и позволить монсеньору дофину выстрелить из этой пушки.

Маргарите показалось, что он говорит это очень серьёзно, даже мрачно. На самом же деле Анри крепко сжал губы, чтобы не рассмеяться. Если эта штучка и взорвётся, чего, разумеется, не произойдёт, то просто некому будет нести эту ответственность, поскольку никого из них не останется — ни Анри, ни дофина, ни самой Маргариты. Их всех разнесёт в клочья вместе с целым куском стены.

— Дай мне факел, Анри. Если народ хочет выпить за моё здоровье, то нельзя заставлять их ждать.

Анри раздувал тлеющий факел, пока он не загорелся, и протянул его Людовику.

— Будет лучше, если мадам удалится в свои покои, — зловеще сверкая глазами, произнёс пушкарь.

Маргарита не знала, как поступить, но дофин согласился с пожеланием Анри, и она повиновалась.

— Старайтесь держаться сбоку, монсеньор. При взрыве пламя сзади может достичь трёх футов.

Людовик кивнул.

— Я не собираюсь обжигать себе лицо и глаза, я знаю.

— И пожалуйста, встаньте на цыпочки и откройте рот.

— Это ещё зачем?

— Так положено.

— А если я так не сделаю?

— Очень сильная волна, это неприятно.

— У меня будет идиотский вид. А ты так сделаешь?

— Разумеется, монсеньор.

— Тогда давай!

Если Маргарита и смотрит на них — а она наверняка смотрит, то пусть лучше увидит на цыпочках и с раскрытым, как у идиота, ртом Анри Леклерка, а не своего мужа. Брачная ночь — это не то время, когда можно выглядеть смешным. Людовик сунул факел в отверстие пушки. Раздался страшный грохот, пушка откатилась назад настолько, насколько позволили ей верёвки, и изрыгнула длинный красный язык пламени и дыма прямо в небо.

Принц улыбнулся и посмотрел в сторону покоев, где у окна стояла Маргарита.

— Ну и как я справился с твоей пушкой, мастер Анри?