Король-паук

Понедельник выдался весьма необычный. Дофин поднялся рано утром, когда Маргарита ещё спала. В комнате стояла духота, но крыши домов были ещё покрыты росой, и солнечный свет ещё не успел разогнать золотистый туман, повисший над городом. Людовик боялся, что его испарения могут повредить Маргарите. Поэтому он осторожно задёрнул занавеси её кровати и, не открывая окон, потихоньку, чтобы не разбудить её, на цыпочках вышел из комнаты.

Позади дворца раскинулся прекрасный сад. Людовику вдруг пришло в голову, что можно собрать большой букет роз и поставить его рядом с кроватью Маргариты, пока ей не подали завтрак. Он соберёт цветы, а потом пойдёт в церковь. В саду, когда он проходил мимо сарая, рядом с ним неожиданно упал кусок черепицы. Если бы он попал Людовику на голову, то наверняка убил бы его. Дофин два раза обошёл кругом маленькое строение, но никого не обнаружил. За садом находились конюшни. Если черепицу сбросила рука человека, а не дьявол или роса, то негодяй мог скрыться там.

Заспанный стражник клятвенно заверил его, что ни одна живая душа не заходила в конюшни, и, присмотревшись, Людовик увидел там только трёх королевских лошадей. Одна из них даже не принадлежала королю. Это была та самая лошадь, которую он отдал нищему накануне, — и вот теперь она таинственным образом возвратилась.

— Пресвятая Дева, даже среди воров существует понятие о чести!

— Вы изволили обратиться ко мне, монсеньор?

— Нет, тупая твоя голова, не к тебе. Иди спать.

Он не стал возвращаться в сад, а взял лошадь и поскакал в церковь. Там он отстоял утреннюю мессу. Народу было немного, по-видимому, все представители трёх сословий отсыпались после вчерашнего празднества.

Освежённый, как и всегда, после посещения службы, дофин вышел из церкви и протянул нищему экю, внимательно всматриваясь в его лицо и ожидая неизвестно чего. Нищий схватил монету, бормоча слова благодарности и пробуя её на зуб, дабы удостовериться, что она настоящая. Людовик вспомнил, что вовсе не каждый нищий непременно должен состоять членом «братства нищих». Некоторые люди являются в действительности именно теми, кем кажутся, и никем больше — об этом не следовало забывать.

Вскакивая на лошадь, он вдруг заметил накарябанное на седле слово «ЛЕТИ!». Он стёр его, гадая, как оно могло здесь появиться и вообще, кто в этом квартале мог уметь писать.

Весь день Маргарита жаловалась на боли в горле, так что она даже ничего не стала есть. Роберт Пуактевен осмотрел её и оставил бутылочку с лекарством, лекарство, которое целую ночь из двадцати шести составляющих готовил Жан Буте, добавив туда немного безвредной соли, чтобы довести общее количество ингредиентов до двадцати семи — числа, делимого на три, девять и заключающего в себе цифру семь, — всем этим лекари, из соображений астрологии, никогда не пренебрегали. Астрологическая наука, хотя и не пользовалась уже таким авторитетом, как в былые годы, ещё не умерла. А когда речь шла о лечении членов королевской семьи, рисковать было особенно глупо.

Отец Пуактевен говорил спокойно с оптимизмом, свойственным его профессии. Он сказал, что дофина страдает от временных перепадов настроений: сухая жаркая стихия огня в её душе, вызванная к жизни слишком долгим и пристальным рассматриванием фейерверков, взяла верх над влажной и холодной стихией воды, в результате чего Маргариту и начало лихорадить. Он объяснил доступным языком, что лекарство, которое приготовил Жан Буте, должно снять жар, что оно изготовлено из трав и прочих даров природы и не может причинить никакого вреда, так как содержит два очень дорогих и редких средства: размолотые кусочки египетской мумии и припарку из кожи саламандры. Мумия призвана защищать тело, ибо мумии не гниют, а что касается саламандр, то разве не живут они в огне и не размножаются в нём? А теперь, закончил отец Пуактевен, он должен поспешить к королю, который всю прошлую ночь провёл в совете по крайне важному и неотложному делу.

Когда он отдалился настолько, что уже не мог её слышать, Маргарита спросила, — и Людовик содрогнулся, услышав, как она хрипит:

— На совете обсуждался ответ его святейшества?

— Разумеется, — ответил Людовик, стараясь изобразить уверенную улыбку. — Они никак не могут придумать, как бы им сохранить лицо и в то же время выполнить решение папы. Мне даже жаль их — они в таком смятении! Спокойно отдыхай и не волнуйся, моя дорогая, всё в порядке. Мне ничто не угрожает... — он вспомнил о предупреждении, которое кто-то нацарапал кирпичом на седле его лошади.

— Я хорошо знаю все выражения твоего лица, Людовик. Их не способен разгадать никто, кроме меня, для которой это лицо — любимая и сотни раз перечитанная книга. Со мной всё хорошо. Я могу путешествовать. Я только чувствую себя немного, — она сделала паузу, — немного fey.

Он не знал, что значит это шотландское слово, и поэтому пропустил его мимо ушей. Но это было страшное слово. Оно означало чувство некоей обречённости, близости смерти.