Король-предатель. Скандальное изгнание герцога и герцогини Виндзорских

Эти телефонные звонки, которые прослушивались немцами, нужны были Эдуарду не только для того чтобы уладить собственные дела – его имущество было перевезено из форта Бельведер во Фрогмор. Герцог хотел договориться о финансовом урегулировании и добиться признания Уоллис семьей.

Берти сочувствовал брату, но его мать королева Мария была непреклонна – ничто не должно создавать впечатления, будто королевская семья приняла эти отношения. Такую точку зрения разделяли новая королева и большинство придворных. Когда лорд Квинборо спросил Елизавету, сможет ли герцог вернуться в Британию, она якобы ответила: «Не раньше, чем на мои похороны»[37].

Результатом стало охлаждение отношений между братьями и неприязнь, которая сохранилась на протяжении всей жизни герцога. Он был шокирован тем, что у младшего брата не было времени на долгие и частые телефонные звонки, но настоящий разрыв произошел из-за финансовых вопросов.

При отречении было решено, что герцог будет получать 25 000 фунтов стерлингов в год – ежегодную ренту, традиционно выплачиваемую младшему брату монарха либо из Цивильного листа, либо, если парламент не даст добро, лично от брата. Быстро выяснилось, что бывший король оказался намного богаче, чем утверждал или предполагал. Он сказал своему брату, что у него есть чуть меньше 100 000 фунтов стерлингов. Хотя на самом деле у него было около 800 000 фунтов стерлингов на депозите за границей, большая часть которых контролировалась миссис Симпсон; и еще 80 000 фунтов стерлингов вскоре должны были быть выплачены из Цивильного листа и от герцогств Корнуолла и Ланкастера[38].

Герцог счел, что его личное богатство не имеет отношения к компенсации за отказ от королевских владений Балморал и Сандрингем, повторив, что он недостаточно обеспечен, «учитывая положение, в котором я ныне пребываю, и жертвы, которые я принес»[39]. Переговоры по этому вопросу должны были продолжаться в течение следующего после отречения года.

Несколько недель спустя к Эдуарду прибыл его старый друг Уолтер Монктон, чтобы попытаться договориться о финансах после того, как Виндзор якобы пригрозил не продавать Балморал и Сандрингем, заявив, что «синдикат спортсменов Седьмой авеню» в Нью-Йорке готов платить за аренду имущества сумму достаточную для того, чтобы не поднимать вопрос о продаже[40].

Фиктивная продажа Сандрингема, Йорк-коттеджа, Балморала, Биркхолла и их содержимого обошлась в 256 000 фунтов стерлингов, которые, будучи вложенными в целевой фонд, приносили доход в размере 5000 фунтов стерлингов в год. Вместо того чтобы открывать ящик Пандоры, добиваясь выделения средств через Цивильный лист, Георг VI согласился добавить к этой сумме еще 20 000 фунтов стерлингов. Взамен Виндзор условился выплачивать бывшим сотрудникам пенсии в размере 5000 фунтов стерлингов в год[41].

«Конечно, он каждый день по нескольку часов названивает в Канны», – написал Фрути своей жене 24 января. И добавил:

«Мне кажется, что эти разговоры проходят не очень хорошо… Она, похоже, всегда придирается к нему или жалуется на что-то, чего, по ее мнению, он не сделал и не должен был делать… Все, ради чего он живет, – это воссоединение с ней 27 апреля[42]. Когда мы возвращаемся каждый вечер после катания на лыжах, Эдуард говорит: «Еще один день почти подошел к концу». Это очень трогательно. Никогда я не видел человека, так безумно влюбленного…»[43]

Проблемы продолжались, о чем говорилось в ежедневных письмах Меткалфа своей жене. «Уоллис каждый день звонит ему по телефону. Кажется, герцог всегда оправдывается за то или иное», – написал Фрути 27 января. «Мне так жаль его, никогда у него не получается угодить ей»[44].

«Вечера в последнее время были ужасными», – написал он жене неделю спустя:

«Он и не думает ложиться спать раньше 3 часов ночи, а теперь начал играть на аккордеоне и волынке. Прошлой ночью они чуть не поссорились по телефону. Уоллис якобы прочитала о его романе с Китти! Это звучит чертовски забавно, но могу сказать тебе, что прошлой ночью это была совсем не шутка. Эдуард пришел в ужасное состояние. Их беседа длилась почти два часа»[45].

Китти Ротшильд решила, что с нее довольно, и в тот же день вернулась в Париж. Герцог все еще был в постели и, как сообщал Меткалф:

«Так и не предпринял попыток попрощаться с ней или поблагодарить! Китти было ужасно больно, и я ее не виню. Временами с ним ужасно трудно, и это худшее из всего, что он сделал. Я отправился на станцию с письмом, которое Эдуард написал после моей просьбы, и это немного улучшило ситуацию. Он так и не встретился со слугами, чтобы дать им чаевые или поблагодарить (все из-за постоянных переговоров с Каннами. Это никогда не прекращается)…»[46]