Король, призрак и церемонии

Это своеволие и стало причиной того, что под плети она попадала гораздо чаще других рабов. И доставалось ей гораздо сильнее, чем им. Но наказания лишь закаляли характер. На высокородную госпожу Вильса походила гораздо больше, чем сама королева.

Льехх научил своих друзей грамоте и аристократическим манерам, Нэльд — мастерить охотничьи силки и стряпать, а Вильса… Она умела чувствовать жизнь, видеть свет и радость в каждом её проявлении. Полностью постичь это искусство Нэльд и Льехх так и не смогли.

Однажды, чтобы уберечь Вильсу от особо сурового наказания, Льехх сказал, что она — ольменга. Хотя каждая из ольменг прекрасно известна всем и каждому во дворце, к тому же обычай строго оговаривает их число — двадцать пять, сомневаться в словах принца надсмотрщик не рискнул. Девочку отвели в Ольмежную башню. Блюстительница башни тоже не стала возражать принцу. Она была практичной дамой, и быстро сообразила, что у принца, пусть даже и ребёнка, вполне достаточно влияния, чтобы добиться её разжалования и ссылки в провинцию, тем более, что претенденток на столь престижную должность всегда в переизбытке. К тому же появление дополнительной ольменги лишним никогда не будет. Ведь если ни одна из имеющихся кандидаток не пройдет через Врата Отбора, в Жертвах окажется сама Блюстительница.

Льехху, Нэльду и Вильсе было тогда по десять лет.

+ + +

Король умолк. Призракша спросила:

— Почему принц, вместо того, чтобы подкупить надсмотрщика, назвал свою подругу ольменгой? У него что, не было ни карманных денег, ни украшений? Ведь у аристократов даже дети ходят увешанные драгоценностями, как весеннее деревце лентами.

— Отправляясь к друзьям, я всегда переодевался в простую одежду. К тому же мне хотелось оградить Вильсу от телесных наказаний не единожды, а навсегда. Для ольменги самой суровой карой становится карцер, потому что любой, кто причинит ущерб плоти священных дев и тем самым повредит их ольм, подлежит сожжению заживо на медленном огне. Та же участь ждёт и ольменгу, если она, надеясь избежать предначертанной ей судьбы, лишит себя девственности или нанесёт себе рану. Мелкие синяки или царапины, которые получают все дети, не в счёт. Но синяки от порки будут уже слишком серьёзным повреждением, так что побои Вильсе больше не грозили.

Призракша хмыкнула:

— Есть особые виды плетей, которые не оставляют ни малейших повреждений на кожных покровах, зато боль причиняют сильнейшую.

— Да, — согласился Льехх, — такие плети есть. Однако след боли остаётся на ауре, и увидеть его может любой священник. Ауральное повреждение считается точно такой же порчей ольма, как и ранение плоти. Разве послушница, в теле которой ты сидишь, этого не знала?

— Может, и знала, только знание это не сохранилось. — Призракша немного помолчала. — Льехх, разве принц не понимал, что, делая свою подругу ольменгой, обрекает её на смерть?

— То же самое спросил у меня и Нэльд. Я сказал, что в башне есть двадцать пять специально отобранных носительниц идеально правильного ольма, тогда как ольм Вильсы самый обыкновенный. Она не пройдёт сквозь Врата, и тогда её вместе с другими отвергнутыми ольменгами выставят на продажу. Мы выкупим Вильсу и поможем ей уехать из страны.

— Так, подожди, — сказала призракша. — Получается, что ольм есть у всех и каждого?

— Конечно. Только для жертвы Всевечному Небу нужен не абы какой ольм, а самый лучший. Поэтому ежегодно и выбирается двадцать пять кандидаток, которые целых двадцать лет учатся правильно управлять ольмом, дабы как можно лучше и полнее провести его обмен на небесную благодать. В награду за это Жертва получает статус принцессы на Небе и звание святой в мире Поднебесном.

— А выбираются ольменги только среди рабынь?

Льехх зло зашипел:

— Ну ещё бы… Начни мои предки отбирать дочерей у свободных, пусть даже и простолюдинов, монархия уже давно бы сменилась республикой. А так… Купили королевские священники малолетнюю рабыню и купили. Кому какое дело, что с ней будет дальше?

— Рабы тоже поднимают восстания, — заметила призракша.

— Да. Но только не из-за ольменг.

Призракша кивнула и спросила:

— Что было дальше?

— Принц влюбился в Вильсу. Это… плохо. Даже позорно и отвратительно, потому что к тому времени они давно уже были братом и сестрой. Мьярна, мы соединили кровь! Этот обряд сделал нас родственниками точно так же, как если бы мы были детьми одних отца и матери. А я… Всевечное Небо, я извращенец! Влюбиться в сестру и желать с ней телесной близости…

— Как это случилось? Ни с того ни с сего влечение появиться не могло. Ведь ты долгое время совершенно искренне считал Вильсу своей сестрой. Что заставило тебя взглянуть на неё иначе?