Король-Провидец

Его первый шаг был угрожающим – для Совета Десяти. Когда корабли нашего флота миновали дельту, Тенедос разослал на все корабли секретное распоряжение о том, что войска будут высаживаться на берег не в Никее, а у крошечной рыбачьей деревеньки под названием Юргон, выше по течению от столицы. Там мы встанем лагерем и не войдем в Никею до «соответствующих распоряжений». Было ясно, что Провидец намеревался сохранить армию единой и использовать ее в качестве угрозы против Совета.

Солдаты не глупы, и к этому времени почти все понимали, что происходит нечто странное, что между Тенедосом и Советом Десяти возник конфликт. Некоторые горячие головы заявляли, что раз уж дело дошло до этого, то Никея может послужить заменой Полиситтарии: там тоже есть что грабить.

Мы поставили укрепленный лагерь и занялись пополнением запасов обмундирования, оружия и продовольствия. Прибыли новобранцы, и Тенедос распорядился создать временные полки, заверив, что через короткое время им разрешат вступить в регулярную армию... но не сейчас. Провидец не хотел разбавлять водой боевой пыл своих ветеранов.

Толпы никейцев высыпали из города, чтобы приветствовать нас, но были встречены часовыми, которые вежливо объясняли, что в настоящий момент никому нельзя войти в лагерь.

Однако были исключения.

Как-то вечером после напряженного рабочего дня я подъехал к своей палатке и обнаружил Карьяна, ожидавшего меня. Он выглядел необычайно довольным собой, и я с подозрением осведомился, в чем дело. Он широко улыбнулся и ответил, что ничего особенного, но не желаю ли я искупаться, прежде чем отправиться в офицерскую столовую? А может быть, мне принести ужин в палатку?

Я нахмурился – вообще-то затворничество не в моем характере. Передав Карьяну свой пояс с оружием, я сказал ему, что приду к ужину через час, после того как вымоюсь и переоденусь.

Потом я вошел в свою палатку.

Маран быстро встала со стула, на котором она ждала меня. На ней была лишь тонкая белая рубашка с вышитыми голубыми цветами и юбку того же цвета с разрезом до середины бедра. Она была босой.

На колышке деревянной рамы, которую я использовал как вешалку, висел ее костюм для верховой езды.

– Добро пожаловать домой, муж мой, – прошептала она, не глядя на меня.

Я застыл. Как долго я мечтал об этом моменте... и вот он наконец настал.

Маран подняла голову.

– Мне... мне очень стыдно, – сказала она. – За то, что я сделала.

На ее лице снова появилось выражение ребенка, ожидающего наказания. Когда ко мне вернулась способность двигаться, я сделал шаг вперед и взял ее за руки.

– Маран, – сказал я. – Ты не сделала ничего плохого. Ни до, ни после моего отъезда. Никогда. И я люблю тебя.

Я увидел слезы в ее глазах.

– Подожди, – прошептала она. – Сними свой китель.

Я расстегнул китель и стряхнул его с плеч. Маран подошла ближе, провела пальцами по моему перевязанному предплечью и поморщилась. Потом она поцеловала мою грудь через рубашку.

– Я забыла, как сладко ты пахнешь, когда потеешь, – сказала она и подняла голову.

Мы поцеловались. Я ощутил слабый цветочный аромат, исходивший от нее, и кровь молотом застучала у меня в висках. Обняв свою жену, я почувствовал тепло ее тела под тонкой тканью. Потом я слегка отодвинул ее от себя.

– Маран, окажи мне одну услугу. Я не хочу, чтобы ты считала меня судьей, который решает, что тебе можно делать, а что нельзя. Я твой партнер, а не твой хозяин. Черт возьми, в своей жизни я уже наломал достаточно дров! Я всего лишь человек, и ожидаю от других снисходительности к себе, поэтому будет лучше, если я дам тебе такое же право, ладно? Пожалуйста, перестань винить себя.

Она посмотрела на меня и уткнулась головой мне в плечо. Ее слезы намочили мне рубашку.

– В чем дело?

– Ни в чем, – пробормотала Маран. – Я просто... наверное, я никогда не думала, что у меня есть право быть счастливой. Какое-то время я была счастлива, и я чувствовала себя так, словно меня наказали.

– За счастье?

Она кивнула.

– Тебе кто-нибудь говорил, какой дурочкой ты иногда бываешь?

– Да, – она снова кивнула.

– И разве никто не говорил, что ты вовсе не обязана плакать, когда твой муж приходит домой с войны?

– Извини... – но я прервал ее слова новым поцелуем. Проведя рукой по ее юбке, я нащупал разрез, сдвинул ткань в сторону и погладил ее нежные ягодицы. Она не отрывалась от моих губ, но ее руки поползли выше и расстегнули мою рубашку. Я отпустил ее лишь на то время, чтобы вынуть руки из рукавов. Я чувствовал, как отвердели ее соски, прижатые к моей груди.

– В одном из моих писем я сказала, что хочу кое-что сделать, – сказала она. – И я собираюсь это сделать.

Маран расстегнула мои бриджи, спустила их вниз до сапог и ахнула, увидев мое перевязанное бедро.

– О, любимый, тебя ранили!

– Я уже выздоравливаю. Рана почти не беспокоит меня.

– Я буду твоей сиделкой, – сказала она. – И позабочусь о тебе.

Опустившись на колени, она прикоснулась пальчиком к моему поднявшемуся члену.