"Король" с Арбата

— Позвольте, позвольте,— близко нагибается к аппарату Ларискин отец,— да ведь это же электропатрон с нашей ле­стничной клетки…

Я выключаю свет. Во дворе темень.

…Хорошо засыпать на простыне, которую только что об­ласкало море.

С утра мы уже в сарае. Женька тонкой кисточкой разри­совывает на плотной бумаге пригласительные билеты для райкома комсомола.

Чего только не нарисовала веселая кисточка на этих би­летах! Здесь и голубой луч, и сверху красная звезда, серп и молот, и даже по углам якоря. Зачем якоря — не знает даже Женька. Но, в общем, все очень красиво. На одном из биле­тов чернилами написали (Лидочка писала. У нее самый акку­ратный почерк):

«Уважаемый товарищ Наташа!

Кино готово наше!

Приходите, когда стемнеет,

Мы все вас очень ждем».

Внизу все подписались. Славик добавил к своей подписи: 6X8 = 48.

Так. Билеты готовы. Еще чуть подсохнут и готовы.

Мы на них по очереди дуем. А упрямая краска не сох­нет. Обидно, если размажется.

— Понесем в руках,— предлагает Лидочка.

Мы идем в райком комсомола. Идем к Наташе.

Перешли Садовое кольцо. Вот он, в зелени, веселенький, аккуратный, словно тортик, райком.

— Значит, так,— останавливается Лева.— Сначала вы­трем ноги, а потом всем скажем «здравствуйте!».

— А потом?

— Ну, а потом отдадим билеты, и все.— Не отдадим, а вручим.

— А как это — вручим?

Стоим, переглядываемся: ни мы, ни нам еще никто ни­когда ничего не вручал. Мишка говорит:

— Пусть один выйдет вперед, а мы все позади. И пусть он скажет: «Дорогая Наташа…»

— А мы что будем делать?

— А мы? Ну, наверное, улыбаться…

— Как?

— Ну, как Джоконда,— предполагает Женька. Меня просто зло берет:

— Да ну вас, с вашей Джокондой. Скажем просто: «Мы построили киноаппарат. Приходите, посмотрите». И чего тут выдумывать?

— Нет, так просто нельзя. Надо, чтобы все было торже­ственно. Вот как по радио: «Рапортуем вам и рады доло­жить, товарищ Сталин…»

Ну уж, если так, тогда, конечно. Идем. Славик спрашивает:

— Мне тоже можно?

Входим в райком. Я коврик ищу. Меня в спину под­талкивают. А коврика нет. Тех ребят в коридоре, что в комсомол принимали,— тоже нет. Одно все время вертит­ся: надо вручать билет, надо рапортовать… А как это де­лается?

— Ну, Алешка,— это толкает Лидочка.— Ну, что ты? Вот и ручка в комнату Наташи. Сама дверь открылась, меня потащила:

— Здравствуйте!

Совсем рядом Наташа. В телефон что-то говорит.

— Здравствуйте,— топчемся мы.

Она нам кивает и опять в свой телефон. Ребята напирают. Я билеты протягиваю.

— Аппарат вот построили…

Она рукой знаки делает, нас приглашает садиться, то­ропится, на кого-то в трубку сердится:

— Есть же рисунки, картины… есть свои таланты, худож­ники-строители… Почему негде выставить? Прямо на стройке… Ну, прямо на доме. Пусть все видят. Ничего, не размоет.

Она нам рукой показывает: мол, садитесь. И опять — в телефон.

Наконец положила трубку, а нас не видит. Встрепену­лась и уже обращается к девушке напротив:

— Ну, Клава, все поняла?

Потом волосы пригладила и — к нам:

— Ну, что у вас, ребята?

Я ей билет подсовываю. Она читает и ничего не понимает.

— Так что же это?

— Ну, билет пригласительный.

— До свидания, Наташа,— это нам мешает Клава.— Я к ним поехала… Все поняла.

— Подожди, Клава, минуточку. Извините, ребята. Мы, конечно, извиняем.

— Ты им расскажи,— медленно, строго говорит Ната­ша,— про сегодняшний поезд. Расскажи, как детей из лагеря встречали…

Клава кивает:

— Все ясно, Наташа. Ну, я пошла.

За дверь взялась, нам, улыбаясь, кивнула и ушла.

Мне как-то обидно. Вот они сразу друг друга понимают. А мы все лето уткнулись в аппарат и ничего не знаем. Какой поезд? Какие дети из лагеря?

— Ну, садитесь, ребята,— приглашает Наташа. И сама вдруг смеется: — Да ведь вы уже сидите.

Наш пригласительный билет в руках вертит, говорит:

— Хорошо, хорошо, ребята. Молодцы.

А мне видно, что никак еще она не поймет, в чем дело. То на телефон поглядывает, то на дверь, где только что была Клава.

— Наташа,— решаюсь я,— какой поезд из лагеря? Какие дети?

Она встает, ходит по комнате, ловко, сильно щелкает пальцами. Кто-то у меня за спиной так же пробует. Огля­нулся: это Мишка. Смутился, руки в карманы.

— Так вот какой поезд,— садится Наташа и подпирает руками голову.— Вчера ребят из лагеря встречали. Вокзал.

Перрон. Мамаши толпятся. Поезд подходит. Мы около райкомовского знамени стоим. Рядом барабанщик, горнист. Ну, вся детвора с цветами, скорее из вагонов к родителям. Со­скучились. Такой гвалт — ничего не разберешь. Все отряды перепутались.

Ну, конечно, целуются, смеются. И вдруг слышу: «Мама, кормили гадко. Скучища была страшная. Будили рано. Ни за что больше не поеду».

Смотрю, повис на шее у худой мамы толстый верзила. Ну, наверное, пятый-шестой класс. Вот как вы. А что мне было делать?— беспомощно разводит руками Наташа.— Вмешаться? А тут кругом цветы, ребята загаром хва­стаются.

Наташа опять присела, задумалась, наш пригласительный билет в руках вертит.

— Сегодня в пятнадцатой школе интересный вечер бу­дет. Комсомольцы собираются. Клава туда поехала.

— Это же наша школа,— довольные, переглядываем­ся мы.

— А какой вечер?