Король шпионских войн: Виктор Луи — специальный агент Кремля

Очередной «пробный шар», запущенный с помощью Луи, не только не достиг лузы, но и с грохотом отскочил: на Западе крайне негативно восприняли попытку обвинить противников режима, рассмотрев за «источником» Луи силуэт «руки Кремля». Как сказали бы сегодняшние пиарщики, «тема не проканала». К тому же академик Сахаров вскоре сделал заявление: «Корреспонденция Виктора Луи явно была пробным шаром, прощупыванием реакции. За ней, при отсутствии отпора, мог последовать удар по диссидентам… Кроме того, нельзя было исключать, что сам взрыв был провокацией, быть может, имеющей, а, быть может, и не имеющей прямого отношения к инакомыслящим».

Властям пришлось «изменить концепцию» и найти террористов в среде армянских националистов во главе со Степаном Затикяном, которые были захвачены в Армении, осуждены и расстреляны. В выводах следствия сомневаются до сих пор.

Что же думали о вбросах Луи в самой Evening News? Почему не боялись шипения «общественности» и правозащитного лобби? Джон Голд, издатель газеты, в интервью Times объяснил свой выбор так: «Хотя Луи носит сразу несколько шапок, он никогда не пытался скормить нам советскую пропаганду. Я много читал о его связях в КГБ, но не могу подтвердить ни одну из них. Он работает на нас уже несколько лет, и за это время предоставил уйму эксклюзивных историй».

Луи больше не освещал московские теракты, так как ощутимо обжёгся. В июне 78-го, когда взорвался свёрток в руках таксиста возле гостиницы «Советская» (той самой, что напротив бывшей шашлычной «Антисоветская»), американские газеты позвонили Луи за подробностями. Однако он ответил, что решил не сообщать о ЧП. «Почему?» — «Я не хочу ещё одного искажённого толкования моей статьи, — объяснил Луи, — даже несмотря на потерю пяти фунтов стерлингов [которые газета мне платит за сообщение]».

Начиная с утечки о смещении Хрущёва и заканчивая московскими терактами и предзакатными исчезновениями Черненко, — двадцать с лишним лет — Кремль задействовал этот слаботочный, но единственный канал информирования остального мира о происходящем в стране. Почему не молчать вовсе? Да потому, что место правды мгновенно займут спекуляции, догадки, преднамеренная ложь. «Пусть лучше эту горькую правду скажем мы, чем какая-то шантрапа вывернет всё наизнанку». Технология отправки таких депеш — «луёвок» — даже имеет особый английский термин, введённый ещё достопамятным главой ЦРУ Даллесом и практически не переводимый на русский: plausible deniability («правдоподобное отрицание причастности»). Ещё точнее — «формально отрицаем, но есть специальный человек, который скажет правду, а мы при необходимости от него отмежуемся».

Это и есть Луи.

А тогда, после взрыва в метро, желая угодить и вашим, и нашим, комфортно «жить самому и дать жить другим», он, очевидно, не хотел зла диссидентам и в душе стыдился этой заметки. Ведь даже об успехе органов — аресте подозреваемых год спустя — Луи сообщать на Запад отказался.

ГОРЬКИЙ САХАРОВ

Я камень первым не брошу.

В. Луи

Начав в 1977 году, к началу 80-х Андропов сумел своей «лайковой перчаткой» заглушить диссидентское движение в СССР как структурированную оппозицию режиму. Диссиденты были, но их дезорганизовали, рассредоточили, разметали. Кумиры среды были высланы на Запад, где не представляли опасности. Выкинутый из страны Солженицын одинаково смачно поносил и Советы, и «свободный мир», что первых вполне устраивало. Государственный «де-факто антисемитизм» (не декларируемый, но осуществляемый) расколол еврейское движение. Творческая элита была большей частью приручена.

К началу 1980 года у советских инакомыслящих осталась одна бесспорная икона — академик Сахаров.

Учёный, кавалер многих орденов и медалей, нобелевец, отец водородной бомбы — он один нёс больше разрушения советской системе, чем вся западная пропаганда вместе взятая. Сейчас, глядя ретроспективно на хронику сахаровских заявлений 70-х годов, поражаешься: как ему всё это так долго разрешали?

1972-й — требует отменить смертную казнь, 1973-й — требует признать Израиль, 1974-й — голодает за освобождение узников совести, 1975-й — оглашает устами Е. Боннэр свою нобелевскую лекцию в Осло, 1977-й — фактически обвиняет КГБ во взрывах и дезавуирует Луи, 1979-й — требует от Брежнева не расстреливать обвинённых во взрывах армян…

В январе 80-го академик ехал на работу, но его перехватили, вместо работы отвезли в прокуратуру, а оттуда сразу в аэропорт и — в Горький. Безусловно, это была высылка и ссылка, невообразимая в правовом демократическом государстве. Это была репрессия — причём даже без номинального, пусть штампованного, судебного решения. Но СССР не был демократией и как проект успешно работал только при Сталине, после смерти которого любое послабление вело к разложению. «Всякая перемена прокладывает путь другим переменам», — писал Макиавелли.

А теперь вспомним, в какие условия поместили академика, и прикинем, что они значили в тоталитарной стране?