– Скажи-ка, это Ханна придумала стащить солдатскую форму? – спросила она. Ханна – важная часть Нининого замысла, поэтому необходимо как можно глубже понимать ее натуру. Кроме того, Нине и самой было любопытно.
Нижняя губа у девушки задрожала.
– Я… Она…
– Я ничего не скажу настоятельнице. Если заговорю сейчас, она сразу спросит, почему я до сих пор молчала. Никому от этого лучше не станет.
Довод, по-видимому, оказался убедительным.
– Ханна… Ханна любит рисковать понапрасну. – На губах послушницы мелькнула слабая улыбка. – Но иногда трудно не поддаться на ее уговоры.
– Вы часто ездили вместе?
– Только когда она звала нас с собой.
– Не высоковата ли цена за редкий глоток свободы?
– Дело не только в этом, – вздохнула девушка. – Ханна… Иногда люди обращаются в монастырь за помощью, а Мать-хранительница им отказывает. Разумеется, у нее есть на то причины.
– Ясное дело. И что это за люди?
– Семьи, которым не хватает рабочих рук, когда кто-то заболевает. – Щеки послушницы порозовели. – Незамужние женщины… попавшие в беду.
– Ханна к ним ездит? – удивилась Нина. Эта своевольная бунтарка с винтовкой за плечом и кинжалом на поясе? Трудно представить.
– О, да, – подтвердила девушка. – У нее настоящий дар. Она удержала от пропасти не одну заблудшую душу и даже помогала принимать младенцев – таких, которые перевернулись в материнском чреве и не могли родиться самостоятельно.
– Если вы нажалуетесь на нас, Ханна больше не сможет… – заявила девушка. – Мать-хранительница…
– Я буду молчать, – сказала Нина. – Вряд ли Джель осудит доброту Ханны.
– Да, – задумчиво произнесла послушница, – я тоже так думаю.
– Сожалею о смерти вашей подруги.
– Я тоже. – Девушка сорвала с сосновой ветки несколько иголок. – Иногда… мне кажется, Гефвалле не хочет, чтобы мы тут находились.
– Ты про монастырь?
Девушка с рассеянным взглядом покачала головой.
– Про девушек… Про всех нас.
Нина намеревалась расспросить ее подробнее, но тут в часовне зазвонил колокол.
Девушка сделала торопливый книксен.
– Да хранит вас Джель, энке Яндерсдат, – пробормотала она и убежала на занятия.
Нина поспешила следом. Не стоит опаздывать – вдруг Ханна все же явится на урок. Адрик уже отправил в Хьяр сообщение для Рингсы с указанием приготовить к отплытию корабль – конечно, при условии, что им удастся вывести женщин с завода. Но если Ханна сегодня не придет, нужно будет найти девушку и попытаться вернуть ее расположение. Без Ханны план не осуществить, да и вообще, мысль о том, что та на нее злится, Нину, честно говоря, огорчала.
Она записала на доске половину слов для заучивания на уроке и уже начала терять надежду, когда в дверях появилась Ханна. Она вся так и кипела гневом, и Нина оказалась к этому не готова. Ханна стояла, излучая безмолвную ярость, а Нина, стиснув мелок, пыталась выдавить что-нибудь примирительное. Глаза Ханны цвета золотистой меди сверкали, точно искры, однако Нина по собственному опыту знала, что фраза «Ты такая красивая, когда злишься» плохо подходит в качестве первого шага.
– Думала, ты не придешь, – начала она.
– Мать-хранительница велела продолжать занятия. Она не хочет, чтобы я бездельничала.
– Это же чуде…
– Я не сказала, что
Она жестом пригласила ученицу в класс, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Всю ночь Нина думала, как ответить на вопросы Ханны.
– Помнишь, я рассказывала о моей сестре? – спросила она. – Той, что вышла замуж и живет на юге?
Ханна кивнула.
– Ее схватили.
Ханна гневно стиснула кулаки.
– Ты же говорила, что…
– Не знаю, как именно все произошло, но ее поймали, когда она использовала свою силу гриша. Она в руках у дрюскелей.
– А муж?
– Его казнили за то, что хранил тайну жены. Я думаю, Тиру привезли сюда.
– Твою сестру привезли на завод боеприпасов?
– Это не просто завод боеприпасов. В заброшенном крыле крепости держат девушек-гришей, ставят на них опыты. Мать-хранительница и кое-кто из монахинь в этом участвуют.
Ханна скрестила на груди руки.
– Зачем привозить кого-то сюда? Всех гришей доставляют в Ледовый Двор, чтобы предать суду.
Суду, на котором никого из них ни разу не оправдали, где всех поголовно приговаривают к смертной казни. Приговоры, однако, редко приводили в действие. Вместо этого Ярл Брум бросал гришей в тайную тюрьму и подсаживал на парем.