Король шрамов

– Твоя цель – заарканить состоятельного мужчину. Может, твои широко распахнутые глазки и дрожащие губки и обманули славного коммандера, но я-то знаю, ты – недостойная особа.

А ты – мерзкая ханжа, подумала Нина, кипя гневом. Эта старуха одурманивает совсем юных девушек и молодых женщин паремом или его подобием; надевает свой чистенький монашеский сарафан и идет по коридорам старого завода, несет проклятый наркотик, помогая солдатам превращать женщин в рабынь. После их исчезновения я позабочусь, чтобы Ярл Брум обвинил в этом тебя. Тогда посмотрим, понравится ли тебе внимание славного коммандера. Но вслух она сказала лишь:

– Коммандер Брум мне в отцы годится.

– И, безусловно, у него хватит ума устоять против твоих неуклюжих попыток соблазнить его. Но знай, я за тобой слежу.

Нина покачала головой, изображая сожаление.

– Вы слишком долго пробыли в уединении монастыря, матушка, если ваши мысли так легко оборачиваются к греху.

– Да как ты смеешь…

Нина чопорно расправила юбки, прикрыв подолом носки туфель.

– Боюсь, столь нездоровая атмосфера может навредить Ханне. Стыдитесь, матушка. – Нина повернулась к двери. – Я буду за вас молиться. – Не глядя на красную от злости Мать-хранительницу, она ушла.

Довольная тем, что сумела задеть старуху, Нина порадовалась еще и обвинениям настоятельницы. «Как проще всего украсть бумажник? – объяснял когда-то Каз Бреккер. – Дай человеку понять, что хочешь украсть у него часы». Если эта грымза с вечно кислой физиономией будет думать, что Нинина цель – стать содержанкой богатого мужчины, эти подозрения отвлекут ее от настоящего плана.

А вдруг Брум блефует? Вдруг он знает, кто я? Один раз Нина позволила Ярлу Бруму себя обмануть и в итоге чуть не рассталась с жизнью. Теперь она будет осторожнее. Столкнувшись с ним во второй раз, она заставит его валяться на земле.

К буре, разразившейся в классной комнате, Нина оказалась совершенно не готова.

– Что это вообще было? – негодовала Ханна. Кори не было, а Ханна широкими шагами ходила туда-сюда, и складки сарафана трепыхались от ее резких движений. – Ты тряслась, как осиновый лист, хныкала, как напуганный ребенок. Тебя было не узнать!

Внезапно Нина ощутила прилив гнева. Зрелище, увиденное в заброшенном крыле, шок от встречи с Брумом, преступления настоятельницы – все это навалилось на нее разом.

– Ты меня совсем не знаешь, – огрызнулась она.

– У тебя достаточно храбрости, чтобы попытаться помочь сестре, и достаточно безрассудства, чтобы ради этого вломиться в охраняемую крепость; сообразительность помогла тебе обвести вокруг пальца толпу охотников, а доброта не позволила оставить друга в беде. Или все это тоже лицедейство?

Нина стиснула кулаки.

– Я пытаюсь выжить! Сделать так, чтобы мы обе выжили. Твой отец… я о нем наслышана. Этот человек не знает жалости.

– Ему приходится таким быть.

Нине хотелось кричать. Как может быть пылкая, сильная духом Ханна дочерью Брума? И почему она не видит, каков ее отец на самом деле?

– Что бы он сделал, если бы узнал, что ты – гриш?

Ханна отвернулась к окну.

– Не знаю.

– А если бы он узнал, что я тебе помогаю?

– Не знаю, – Ханна пожала плечами.

Знаешь. Ты прекрасно знаешь, как поступит этот изувер, просто боишься признать. Взять бы и хорошенько встряхнуть Ханну. Посадить на лошадь и скакать вместе с ней без оглядки до самого побережья. Но сейчас не время думать об этом, если они хотят освободить девушек на холме. Adawesi. Мы сражаемся. Сражаться – значит использовать все имеющееся оружие. В том числе чувство вины, которым терзается Ханна.

– Ради своего отца ты должна молчать. – Нина произнесла эти слова через силу, понимая, какой эффект они произведут. Ханна ничего не обязана делать ради Брума. Но Нина заставила себя продолжить: – Он окажется в крайне сложном положении, если узнает о твоих гришийских способностях. Его репутация, карьера – все это будет поставлено под удар.

Ханна тяжело опустилась на стул, уронила голову в руки.

– Думаешь, я сама не понимаю?

Нина присела перед ней на корточки.

– Ханна, посмотри на меня.

Прошло немало времени, прежде чем девушка смогла поднять голову. Ее ясные глаза оставались сухими, но в них стояла боль. Ханна мучилась не из-за себя, а из-за неприятностей, которые могла доставить отцу.

– Эта страна… жестока к своим сыновьям и дочерям. Твой отец мыслит так, как его приучили мыслить. Я не могу его изменить или помочь ему, зато я могу помочь своей сестре и тебе. И для этого я сделаю все, что посчитаю нужным. Буду хлопать ресницами перед твоим отцом и строить из себя идеал фьерданской женщины, если потребуется.

– Это отвратительно. Ты смотрела на него, как на живое воплощение Джеля.

– Я смотрела на твоего отца так, как он того хотел, – как на героя.

Ханна провела мозолистым пальцем по поверхности старого деревянного стола.