Король шутов

– Кузен, обращаюсь к вам, как к рыцарю, – сказал он с чувством собственного достоинства. – Для меня чрезвычайно важно, чтобы эта дама осталась неизвестной. Дайте честное слово, что вы не будете стараться узнать, кто она. Носилки мои у ворот отеля. Проводите эту даму, не заговаривая с ней. Согласны вы?

– Вы принимаете меня за короля шутов, проворчал Невер.

– Я принимаю вас за полководца, которому дам больше войска, чем он от меня требовал.

– Хорошо, – сказал Невер.

Подав трепещущей в своем шерстяном платье женщине свою костлявую, волосатую руку и нисколько не подозревая, что маленькая ручка, лежащая в его руке, точно нежный алмаз в тисках, – рука его жены, он жестом открыл проход в толпе и удалился.

Все это произошло так быстро и так неожиданно для Изабеллы, что она, уже освободившись от маски, минуты две задыхалась от ярости, прежде чем могла подойти к принцу и сказать ему почти вслух:

– Вероломство! Измена!

– Изабелла! Опомнитесь! Я сегодня с ней в последний раз.

– С Мариетой. Так это она?

– Она!

– Ах! И вы привели ее сюда!.. Правда ли, что вы больше ее не увидите?

– Совершенная правда!

– Почему же она не с мужем?

– Она к нему отправилась.

– И это Невер оказывает ей такую честь, провожая ее?

– Как видите!

– А-а! Вы лжете! – продолжала Изабелла, увидя в эту самую минуту входящую Мариету, напрасно ожидавшую и искавшую сира де Кони. – Вы вечно лжете! Но я узнаю, кто была та!

Она кинулась к выходу; Орлеанский хотел удержать ее. Но предосторожность оказалась излишней: в эту самую минуту входил Невер, и Изабелла, оттолкнув Людовика, прошла мимо Невера, не заметив его.

Герцог Бургундский совершенно просто сказал Орлеанскому:

– Дело сделано! Я думаю, это стоит тысячи двухсот копий.

– Даю вам честное слово – вы их получите.

– Благодарю вас!

VI. Маскарад

«Как красная змея, без формы и без меры,

Огонь вдруг выступил, шипя.
………………………»

Герцог Орлеанский в несколько минут пережил и перечувствовал все ужасы, все мученья страшного, давящего сна. Если бы Изабелла сорвала маску с герцогини перед ее мужем, это имело бы ужасающие последствия для него самого, для двора, даже для королевской власти.

Но он скоро оправился, когда герцог Бургундский поблагодарил его.

Оркестр короля шутов прервал танцевальную музыку и нестройный шум от многих инструментов, с которым соединялся крик многих голосов: «Шаривари!» возвестил вступление столь нетерпеливо ожидаемой маскарадной процессии. Ее составляли шесть замаскированных сатиров, за которыми шли многие тоже замаскированные лица в шутовских одеждах, держа в одной руке кухонные принадлежности, а в другой – пылающий смоляной факел.

В центре маскарада на паланкине, извергая всевозможные проклятия и ругательства, двигался Обер ле Фламен, которого теснили и удерживали те самые четыре гайдука, которые схватили его. На нем надета была длинная черная одежда, усеянная вышитыми белой шерстью рогами, на голове у него была бычья голова. За ним шли двое: один нес митру, украшенную оленьими рогами, а другой – посох, оканчивавшийся двумя рогами козла.

Каждый раз, как сир де Кони пытался протестовать словами, музыканты начинали трубить во всю мочь. Вокруг действующих лиц маскарада, шесть групп из фрейлин королевы и пажей короля, одетые в немецкие, итальянские и испанские костюмы, начали под звуки тамбуринов свои изящные хореографические эволюции, выдумывая самые отважные па и сопровождая это резким восклицанием: «Шаривари!» которое подхватывала вся публика.

Затем скакали, кривлялись и выделывали всякие эквилибрические фокусы чада короля шутов, одетые в костюмы мифологических богов: были тут легконогие фавны, рогатые сатиры, увенчанные тростниками реки, лесные богини, дриады, гамадриады, наяды с раковинами в руках. Все эти боги и богини были одеты в холщовые одежды, очень ярко раззолоченные. Другие актеры прикрыты были складками и картонажами, изображавшими сказочных чудовищ, диких лесных зверей, безобразнейших обитателей земли, воздуха и воды: здесь были коршуны, орлы, грифоны, даже ревущий осел и хрюкающий, вертевший хвостиком кабан, был и петух, на всю огромную залу кричавший свое резкое кукареку, сопровождаемое отчаянным концертом кошек, бесподобно воспроизведенным.

Никогда еще не было устроено более совершенного «шаривари», оно было исполнено по распоряжению Суда любви и исторически верно описано.

Герцог Орлеанский, который в это время опять подошел к Мариете, нисколько не подозревал даже, что маскарад этот имеет отношение к нему. Шум оглушал его, и если мешал ему разговаривать, то благоприятствовал разговору глазами и пожатием ручки.

Но вдруг все смолкло, даже сам Обер ле Фламен, которому нарочно завязали рот. Это привлекло внимание принца и заставило его слушать.

Савуази, изображавший одного из сатиров, начал следующую речь громким, хотя измененным голосом:

– Объявляем о посвящении мессира Обера ле Фламена в епископы рогатых, что он заслужил, сочетавшись браком с девицей Мариетою д'Ангиен.

– Чтобы вас черт побрал! Негодяи! – заревел Орлеанский.