Повеселевший старик проводил нас, приветственно размахивая дряхлыми руками. В коридоре нам опять встретилась горничная.
– Надя! – остановил ее Андерс. – Я хочу спросить у вас одну вещь. Скажите, что это за офицер был у вас вчера в гостях… Я видел – он выходил от вас…
Надя весело засмеялась.
– Это мой жених. Только он не офицер, а писарь… военный писарь… в штабе служит.
– Шутите! Совсем как офицер! И какой красавец… умное такое лицо… Вот что, Надичка… Дайте-ка нам на рубль мелочи. Извозчики, знаете… То да другое.
– Есть ли? – озабоченно сказала Надя, шаря в карманах. – Есть. Вот! А вы заметили, какие у него щеки? Розовые-розовые…
– Чудесные щеки! Прямо нечто изумительное. Пойдем.
Когда мы выходили из дому, я остановился около сидевшего у дверей за газетой швейцара и сказал:
– А вы все политикой занимаетесь? Как приятно видеть умного, интеллиг…
– Пойдем, – сказал Андерс. – Тут не надо… Не стоит…
– Не стоит так не стоит.
Я круто повернулся и покорно зашагал за Андерсом.
II
Прямо на нас шел худой, изношенный жизнью человек с согнутой спиной, впалой грудью и такой походкой, что каждая нога, поставленная на землю, долго колебалась в колене и ходила во все стороны, пока не успокаивалась и не давала место другой, не уверенной в себе, ноге. Тащился он наподобие кузнечика с переломанными ногами.
– А! – вскричал Андерс. – Коля Магнатов! Познакомьтесь… Где вчера были, Коля?
– На борьбе был, – отвечал полуразрушенный Коля. – Как обыкновенно. Ах, если бы вы видели, Андерс, как Хабибула боролся со шведом Аренстремом. Хабибула тяжеловес, гиревик, а тот, стройный, изящный…
– А вы сами, Коля, боретесь? – серьезно спросил Андерс.
– Я? Где мне? Я ведь не особенно сильный.
– Ну да… не особенно! Такие-то, как вы, сухие, нервные, жилистые, и обладают нечеловеческой силой… Как ваш гриф? А ну, сожмите мою руку.
Изможденный Коля взял Андерсову руку, натужился, выпучил глаза и прохрипел:
– Ну что?
– Ой! Пустите!.. – с болезненным стоном вскричал Андерс. – Вот дьявол… как железо!.. Вот свяжись с таким чертом… Он те покажет! Вся рука затекла.
Андерс стал приплясывать от боли, размахивая рукой, а я дотронулся до впалой груди Коли и спросил:
– Вы гимнастикой занимаетесь с детства?
– Знайте же! – торжествующе захихикал Коля. – Что я гимнастикой не занимался никогда…
– Но это не может быть! – изумился я. – Наверное, когда-нибудь занимались физическим трудом?..
– Никогда!
– Не может быть. Вспомните!
– Однажды, действительно, лет семь тому назад я для забавы копал грядки на огороде.
– Вот оно! – вскричал Андерс. – Ишь хитрец! То – грядки, а то – смотришь, еще что-нибудь… Вот они, скромники! Интересно бы посмотреть вашу мускулатуру поближе…
– А что, господа, – сказал Коля. – Вы еще не завтракали?
– Нет.
– В таком случае я приглашаю вас, Андерс, и вашего симпатичного товарища позавтракать. Тут есть недурной ресторан близко… Возьмем кабинет, я разденусь… Гм… Кое-какие мускулишки у меня-то есть…
– Мы сейчас без денег, – заявил я прямолинейно.
– О, какие пустяки. Я вчера только получил из имения… Дурные деньги. Право, пойдем…
В кабинете Коля сразу распорядился относительно вин, закуски и завтрака, а потом закрыл дверь и обнажил свой торс до пояса.
– Так я и думал, – сказал Андерс. – Сложение сухое, но страшно мускулистое и гибкое. Мало тренирован, но при хорошей тренировке получится такой дядя…
Он указал мне на какой-то прыщик у сгиба Колиной руки и сказал:
– Бицепс. Здоровый, черт!
III
Из ресторана мы выбрались около восьми часов вечера.
– Голова кружится… – пожаловался Андерс. – Поедем в театр. Это идея! Извозчик!!
Мы сели и поехали. Оба были задумчивы. Извозчик плелся ленивым, скверным шагом.
– Смотри, какая прекрасная лошадь, – сказал Андерс. – Такая лошадь может мчаться как вихрь. Это извозчик еще не разошелся, а сейчас он разойдется и покажет нам, какая такая быстрая езда бывает. Прямо лихач!
Действительно, извозчик, прислушавшись, поднялся на козлах, завопил что-то бешеным голосом, перетянул кнутом лошаденку – и мы понеслись.
Через десять минут, сидя в уборной премьера Аксарова, Андерс горячо говорил ему:
– Я испытал два потрясения в жизни: когда умерла моя мать и когда я видел вас в «Отелло». Ах, что это было!! Она даже и не пикнула.
– Ваша матушка? – спросил Аксаров.
– Нет, Дездемона. Когда вы ее душили… Это было потрясающее зрелище.
– А в «Ревизоре» Хлестаков!.. – вскричал я, захлебываясь.
– Виноват… Но я «Ревизора» ведь не играю. Не мое амплуа.
– Я и говорю: Хлестакова! Если бы вы сыграли Хлестакова… Пусть это не ваше амплуа, пусть, – но в горниле настоящего таланта, когда роль засверкает, как бриллиант, когда вы сделаете из нее то, чего не делал…
– Замолчи, – сказал Андерс. – Я предвкушаю сегодняшнее наслаждение…
– Посмотрите, посмотрите, – ласково сказал актер. – Вы, надеюсь, билетов еще не покупали?
– Мы… сейчас купим…
– Не надо! С какой стати… Мы это вам устроим. Митрофан! Снеси эту записку в кассу. Два в третьем ряду… Живо!..
В антракте, прогуливаясь в фойе, мы увидели купеческого сына Натугина, с которым были знакомы оба.