Король среди ветвей

- Мне говорили, что вам можно довериться, - начала Королева тоном, который мне показался и надменным, и недоверчивым. Она взирала на меня с опаской, словно гадая, далеко ли ей можно зайти, узурпируя мою преданность Королю.

- Брангейна, - осторожно ответил я - льстит мне.

- Никто вам не льстит! - сердито ответила Королева. И вдруг поднялась на ноги - и, казалось, нависла надо мной, точно рассерженный отец, и пока я вскакивал, мне все чудилось, будто она собирается ударить меня по лицу.

- Есть у вас вести от него? - ожесточенно спросила Королева. - Почему он не приходит? Случилось что-то дурное.

Теперь в ней ничего сердитого не было - одна лишь живость несчастья.

- Я ни о чем не слышал, - ответил я, испуганный тем, как изменилось ее лицо, натуженное томлением, опасное в его скорби.

- Случилось что-то дурное, - повторила Королева, опускаясь на свою скамью. Она вдруг стала усталой и маленькой, схожей с утомленным ребенком.

- Если я что-то услышу…

- Он доверяет вам? - резко спросила Королева, вглядываясь в меня.

Я поколебался.

- Он имеет на то многое множество причин.

- Тогда, если услышите что-то - все что угодно…

- Да, я дам вам знать…

Королева снова встала. «Случилось что-то дурное, - в третий раз произнесла она, но уже отстраненно, словно и не слыша себя. И затем, повернувшись, чтобы взглянуть на меня: - Спасибо вам за… - она немного подумала, - …за то, что вы такой хороший человек».

Слова эти напугали меня - рассердили, - ибо давно уж прошло то время, когда я способен был помышлять о себе, как о хорошем человеке, - но Королева выговорила их с такой силой, что я в ответ лишь склонил голову, хоть и почувствовал, как к шее моей приливает кровь.

Я думал о перемене, случившейся с Королевой, когда она стояла надо мною в саду: о неистовстве ее несчастья, о заострившемся от страстных желаний лице. В тот миг, в миг, когда я ощутил силу ее страсти, черты ее были неприятны для глаз. Не в этом ли и кроется тайна ее притягательности для Тристана? Не в том ли, что когда она перестает быть прекрасной для глаз, то для него становится неотразимой?

Новости о Тристане - новости, которые необходимо утаить от Королевы. Ужасные толки! Как долго удастся оберегать ее от них?

Я узнал все от менестреля, который, прежде чем приплыть морем в Корнуэлл, проехал через Арундель. Он слышал, будто Тристан Лионский женился на дочери герцога Арундельского. Говорят, та весьма прекрасна.

Тристан женат! Нелепость! Не может это быть правдой. Но что меня тревожит - что пугает меня - так это имя герцоговой дочери. Она зовется Изольдой - Изольдой Белорукой.

Сколь ни бесит меня этот слух, я понимаю колдовское обаяние ее имени. Я воображаю Тристана, выступающего рядом со второй Изольдой, этой Изольдой, которая не Изольда, не Изольдой, которая Изольда. Если ему не суждено обладать Изольдой, что ж, он будет обладать - Изольдой. Его влечет к ней красота, но ничто в ее красоте не сравнимо с красотой ее имени: Изольда. На Изольде Тристан никогда жениться не сможет, но уж, конечно, он может жениться на Изольде. Выбор его - между Изольдой и Изольдой: Изольдой, которая скрыта от глаз, Изольдой-воспоминанием, Изольдой, от которой сохранился не более чем звук имени, и живой, смеющейся Изольдой, Изольдой зовущей и зримой, Изольдой, которая проходит под солнцем, отбрасывая резкую тень. Все дни изгнания он помышляет об Изольде,  все ночи грезит об Изольде в пустой постели - и постепенно из грезы выступает Изольда реальная.  Как может он не потянуться и не схватить ее?

Эта молва не должна достичь Королевы.

Каюта моя мала и темна, и освещена лишь болтающимся на крюке светильником. Я придерживаю рукой доску для письма, а тени вытягиваются и сокращаются. Над головой моей раздается скрип матч и оттяжек, вой крепкого ветра. Итак, Томас идет под парусом - морем, в страну Лион…

Это Король послал меня, чтобы проверить молву. Ах, Томас, Томас, неужто и вправду ты думал, что подобная весть не пронесется по двору, точно воющий ветер?

Королева, услышав новость, испустила крик, который, сказывают, заставил оборотиться и стражу на стенах. Три дня она не показывалась никому на глаза. Когда же показалась - в тугом плате, с лицом густо набеленным и нарумяненным, с неподвижными серыми глазами, - то выглядела подобной искусному изваянию, измысленному Одо Честерским, дабы потешить Короля.

Глухой удар наверху - что-то катится, громыхая, - крики. Возможно, бочонок прокатился по палубе?