— Ах, да! Я вспомнил, он же сам мне говорил. Надо же, как неловко. Я ведь видел, как вы выходили оттуда сегодня вечером.
— Вы ошиблись… Я никогда не захожу в его комнату, — резко произнесла женщина. — Наверное, вы видели… — Тут она запнулась и, немного помолчав, добавила: — Кого-то другого. Вы собираетесь допоздна работать, сэр?
Мистер Ридер еще раз подробно перечислил свои планы на вечер.
— Я буду вам весьма признателен, если вы передадите мистеру Дейверу, что мне бы не хотелось, чтобы меня беспокоили. Я — ужасный тугодум, и, если что-либо нарушает ход моих мыслей, я… м-м… после этого уже не могу работать, — сказал он, прикрыл за ней дверь, выждал, пока она спустится по лестнице, и запер дверь на ключ и задвижку.
Затем он задернул на открытом окне тяжелые занавески, чтобы их не раздувало ветром, придвинул к ним письменный стол, раскрыл обе записные книжки, соорудил из них что-то вроде экрана, не дававшего свету настольной лампы падать на кровать, после чего быстро переоделся, лег в постель, натянул по самые плечи одеяло и через пять минут забылся крепким сном.
Маргарет Белмэн собиралась часов в одиннадцать, перед тем как лечь спать, зайти в его комнату, справиться, не нужно ли ему чего-нибудь, но, к счастью, передумала. К счастью, потому что мистер Ридер отвел себе ровно пять часов, чтобы хорошенько выспаться перед началом негласного обследования дома или (такого варианта он тоже не исключал) до того времени, когда ему предстоит быть во всеоружии.
Ровно в два часа он проснулся и сел на край кровати, спросонья щурясь на свет. Раскрыв один из своих чемоданов, он достал небольшую деревянную коробку, из которой извлек спиртовую горелку и набор для заваривания чая. Пока закипал маленький жестяной чайник, он направился в ванную, разделся и погрузил тело в холодную воду. Когда он полностью одетый вышел из ванной, чайник уже кипел.
Мистер Ридер был очень методичным человеком. Более того, очень осторожным. Всю свою жизнь он с подозрением относился к молоку. Бывало, он выходил рано утром из дому и бродил по пригородным улицам, наблюдая за тем, как молочники развешивают на дверных кольцах бидончики или расставляют на порогах бутылки с молоком, и размышляя над тем, какие неограниченные возможности дает эта беспечная традиция доставки молока людям с преступными намерениями. Он даже высчитал, что расторопному убийце, если работать систематически, понадобится всего месяц, чтобы истребить все население Лондона.
Он выпил чай без молока, съел печенье, потом методично уложил обратно спиртовку, чайник, достал пару войлочных туфель на толстой подошве и натянул их на ноги. В чемодане он нашел короткую жесткую резиновую дубинку, которая в умелых руках могла оказаться оружием не менее смертоносным, чем нож. Ее он положил во внутренний карман пиджака. Затем он сунул руку в чемодан и вынул нечто похожее на тонкий резиновый несессер, с той лишь разницей, что к нему были прилажены два квадратных кусочка слюды и металлический носик. Пару секунд он в нерешительности повертел этот предмет в руках, потом убрал обратно в чемодан. Следующим извлеченным предметом был короткоствольный браунинг, который мистер Ридер, поморщившись, отправил в боковой карман — ценность огнестрельного оружия (если речь не шла о самых крайних случаях) всегда представлялась ему сомнительной.
Последней вещью, вынутой из чемодана, стала полая бамбуковая палка с другой бамбуковой палкой внутри, которая в действительности была не чем иным, как удочкой. К концу более тонкой палки была приделана эластичная петля. Соединив обе палки, мистер Ридер повесил на эту петлю ручной электрический фонарик с длинными проводками, которые продел сквозь ушки на удочке и присоединил их к маленькому выключателю, прикрепленному на том месте, где обычно находится рука рыбака. Проверив выключатель и убедившись, что он исправно работает, мистер Ридер обвел последним взглядом комнату и потушил настольную лампу.
Надо сказать, что при свете дня Дж. Г. Ридер выглядел бы довольно необычно, если не сказать смешно, поскольку он уселся, скрестив перед собой ноги, на кровать и выставил длинную, доходящую до самой середины комнаты удочку, которую укрепил у изножья. Но в ту минуту его собственное чувство юмора крепко спало, а других свидетелей не было. Время от времени он, как рыбак, покачивал удочкой из стороны в сторону. Все его чувства в эти минуты были напряжены до предела, уши готовы были уловить любой отличающийся от обычных ночных звуков (шуршание деревьев, мягкий порыв ветра) шум, который может производить только человек. От сонливости не осталось и следа.
Так он просидел больше получаса, время от времени водя удочкой, и вдруг ему показалось, что со стороны двери потянуло холодным ветром. Он ничего не услышал, даже поворота ключа в замочной скважине, но не сомневался, что дверь приоткрылась.
Бесшумно он взял в руку удочку, обвел ею вокруг кровати по направлению к двери, спустив одну ногу, готовый либо вскочить, либо броситься на пол, в зависимости от обстоятельств.