Король умер, да здравствует король

– Не пойму, откуда он водку берет, – пожаловалась Светка Ларисе. – Ведь из дома не выходит, а как ни загляну, пьяный... – Она тяжело вздохнула. – Ладно, пойду я ужин готовить, скоро муж с работы придет... Может, чаю?

Лариса отказалась, Андромедыч тоже, хотя его никто не спрашивал. Когда за Светкой закрылась дверь, старик с торжествующей улыбкой выудил бутылку и, отсалютовав ею Ларисе, допил оставшуюся водку. Пустую тару он без спросу сунул гостье в сумку со словами: «Выбросишь, когда уйдешь», после чего вернулся к прерванному разговору:

– Мишка был дружен с Гришей Больбухом. А в тот год, когда ремонт у нас делали (как раз тогда портфель в квартире и обнаружился), Больбухи на Украину уехали. Всей семьей. И Мишка, едва они за порог, в их комнату въехал. Попросил у Гришки пустить его на время, потому что якобы с женой разругался и решил отдельно от нее пожить...

– Почему «якобы»?

– Да потому, что вранье это! Придумал, чтобы к Эллине поближе быть. Вот и торчал у нее под носом... Да только ей на него – тьфу! Она в его сторону и не смотрела. А Мишка не отставал. И даже когда в квартире ремонт начался, он все равно не съезжал, правда, видеть мы его стали реже, он очень поздно возвращался, а иной раз оставался ночевать на работе. В тот день, когда я портфель нашел, его в квартире не было. До этого вроде тоже я его в кухне не наблюдал (там он всегда появлялся, потому что Эллина его к себе не пускала, а кухня общая), думал, все, отступился наш Мишка, а оказалось – в командировку уезжал. Сам мне сказал, когда за портфелем явился... Брехал мне, что в нем его вещи. Трусы, бритва, зубная щетка. Будто бы его среди ночи подняли, он быстро собрался, но спросонья и второпях портфель забыл. А когда вспомнил, возвращаться уже поздно было – на поезд бы опоздал...

– Вы считаете, что он говорил неправду? Почему?

– Да потому, что не было в портфеле никаких бритв и зубных щеток! – торжественно молвил Свирский.

– Вы его открывали?

– Не смог, – честно признался Андромедыч. – Кодовый замок же! А резать эдакую добротную вещь жаль было. Но я портфель тряс и прощупывал, и могу тебе гарантировать, что в нем были какие-то бумаги... – Он сощурил свои помутневшие от алкоголя глаза и заговорщицки прошептал: – И не факт, что его...

– То есть вы думаете, что портфель ему не принадлежал?

– Ни разу я его с ним не видел. С папкой – да. На работу он с ней ходил. А в командировки с чемоданчиком ездил...

– Тогда зачем отдали?

– Умная какая, – нахохлился старик. – Попробуй гэбэшному подполковнику не отдай! Кто ж с ним связываться будет? – Он беззвучно пошевелил губами, потом задумчиво проговорил: – И, знаешь, сразу после этого он съехал и больше в нашей коммуналке не появлялся. Даже к другу своему ни разу не зашел. Гришка разобиделся на него, позвонил как-то, чтобы все высказать, а ему говорят – тут больше такой не проживает. Квартиру Мишке, видно, дали другую, не иначе до нового чина дослужился...

– А фамилии этого Мишки вы не знаете?

– Знал когда-то, да забыл. Простая какая-то, русская...

– Может, постараетесь вспомнить?

– Не, даже не думай... – Он широко зевнул, продемонстрировав Ларе неровный частокол своих (все еще своих) зубов. – Гришка бы тебе назвал, да помер он давно... – Андромедыч откинулся на подушку. – Спать охота, подремлю я... – И закрыл глаза.

Лариса, решив, что он уснул, тихонько поднялась со стула и пошла к двери, но тут Андромедыч бросил еще одну фразу:

– Ты знаешь, что Эллина из репрессированных?

– Да, – ответила Лара. – Я слышала от дяди Васи Кузнецова, что ее обвинили в шпионаже и осудили на двадцать пять лет...

– Ага. На нее настучали. Настрочили донос, в котором все об ее связи с немецким бароном было прописано...

– Насколько мне известно, с ним (звали этого господина Хайнцем фон Штайнбергом) она встречалась еще до войны, а репрессировали Эллину Александровну в 1946-м...

– Она и тогда с ним связь поддерживала. Письма, по крайней мере, ей от него как-то приходили. Не знаю уж, по каким каналам он их переправлял и отвечала ли она ему, но от немца послания были точно – мне об этом Борька Коцман сказал, он их лично видел...

– Так, может быть, Эллина действительно была шпионкой?

– Да брось! – отмахнулся Андромедыч. – Какая из нее шпионка? Одни мужики да тряпки на уме... Бестолковая баба была! Это после лагерей она поумнела, а до того... Только бы голову кому вскружить. Мы для нее как охотничьи трофеи были... В том числе Фон-Барон этот... Влюбился так, что не мог ее забыть. Звал даже уехать...

– Я слышала, что в тридцать девятом...

– Да в сорок шестом! – тряхнул всклоченными волосами Свирский, раздосадованный тем, что его перебивают. – После войны уже! Борька по-немецки читать умел лучше Эльки, и она у него иногда помощи просила, чтоб некоторые фразы ей переводил. И вот в одном из посланий якобы этот Фон-Барон писал, что, если она захочет, он увезет ее из Союза...

– И что она? Не захотела?