Король умер, да здравствует король

– Она собирала досье на меня и Сергея. В течение нескольких лет. Могу тебе сказать, детектив много нарыл. Конечно, до моих грехов он не докопался, а вот до грешков моего сына... Ты же понимаешь, политика – вещь грязная, и не всегда Сережа поступал по правилам... – Он, поморщившись, приложил руку к груди. Видимо, этот разговор приносил ему физические страдания. – Пришлось детектива убрать, а агентство уничтожить. Быстро сработали, до того, как вы с Саней до них добрались...

– «Жучок» в телефон вы сами подсунули?

– Да, чтобы избежать подозрений. Я спрогнозировал ход Сашиных мыслей... – Он зажмурил глаза. Из-под поредевших ресниц текли слезы. – Старец сейчас уже мертв... Я не мог сохранить ему жизнь... Он неумен, я не стал рисковать...

Михаил Степанович вдруг задохнулся. Лариса, видя, как он хватает ртом воздух, подалась вперед, но Дубцов быстро пришел в себя:

– Ничего, у меня это бывает, – просипел он. – Особенно в последние дни... Сейчас пройдет...

– Может быть, Наташу позвать?

– Не надо. Мне уже не поможешь, умираю... И ты для меня сейчас вместо священника... Все тебе рассказываю, без утайки... Хотя понимаю, осудишь... – Он протянул руку к стакану с водой, но кисть безжизненно повисла. Лара вскочила и подала старику питье. Он жадно захлюпал. Напившись, Дубцов умиротворенно выдохнул и возобновил свой монолог: – Я грешник, да. Я в жизни много плохого натворил. И готов за это ответить... Но сын! Почему он должен за мои грехи страдать? Да, понимаю, это самая изощренная месть мне... Но кто позаботится о нем? Я взял это на себя. И пусть я сгорю в аду, но... Об одном прошу, пощади моего мальчика...

– Что вы имеете в виду, Михаил Степанович? – спросила Лариса.

– Продай мое досье Сереже. Я понимаю, ты журналист и для тебя это огромный шанс сделать сенсацию, тем более ты фильм хочешь снять, а тут просто бомба получится! Но разве деньги не принесут тебе удовлетворения? Предложи ему купить папку за сто, двести, триста тысяч. Для него это реальная сумма, и тебе не помешает...

– Михаил Степанович, – перебила его Лариса. – Посмотрите, что я сейчас сделаю...

Она подошла к прикроватному столику, на котором стоял металлический поднос, положила на него досье и, вытащив из кармана джинсов зажигалку, высекла огонь. Пламя лизнуло первую страницу. Пробежав по ней, захватило следующие. Не прошло и минуты, как на подносе полыхал маленький костер. Когда досье превратилось в горстку пепла, Лариса залила ее остатками воды.

– Вот и все, – сказала она. – Теперь можете спокойно умереть. И не волнуйтесь, фильм я снимать не стану, более того, клянусь вам, что ни один из ваших сыновей от меня ни о чем не узнает...

– Спасибо, – выдохнул он с облегчением. – Но сыновьям моим расскажи... Ты правильно заметила, они имеют право знать правду... – Он прикрыл глаза и... умер!

В то же самое время на окраине Москвы в пропахшей лекарствами и мочой комнате панельной девятиэтажки издал свой последний вздох Борис Коцман.

И Константин Семакин, давний пациент психиатрической клиники, преставился почти тут же.

Самым последним этот бренный мир покинул бодрый пьяница Андрон Свирский. Скончался он после того, как опорожнил стакан «Пшеничной». Сделав это, лег на кровать, блаженно смежил веки и умер...

А за несколько минут до этого перед Эллиной Берг пронеслось последнее воспоминание...

Часть 9 Эллина Берг. Москва. 1971 г.

Глава 1

Графиня сидела перед туалетным столиком и смотрелась в висящее на стене зеркало. Занятие это давно стало для нее непривычным. Когда-то Эллина могла часами любоваться своим отражением, но последние два десятка лет она практически не подходила к зеркалу. Лишь по утрам бросала короткий взгляд, чтобы проверить, нет ли пятен зубной пасты на лице. Расчесывалась она не глядя, а краситься давно перестала. Даже волосы не считала нужным тонировать. Ходила седая. С невыщипанными бровями и торчащими из подбородка редкими волосками. Эллина знала, что выглядит безобразно, но, если захочет, может преобразиться. Для этого достаточно взять в руки пинцет и косметичку, да еще зубные протезы вставить (она сделала их в 1961-м, однако за десять лет воспользовалась ими от силы раз десять – жевать привыкла деснами). Но Эллине совершенно не хотелось себя приукрашивать...

И вот пришел день, когда у нее появилось такое желание. Ни с того ни с сего оно возникло с утра и не отпускало ее весь день. К вечеру, устав с ним бороться, Графиня вставила протезы, взяла пинцет и косметичку и уселась перед зеркалом. Она пристально посмотрела на свое отражение и вынуждена была констатировать, что выглядит даже хуже, чем думала. Не женщина в возрасте, а старая ведьма! Как только Мишка не побрезговал ее насиловать? И ведь не только членом своим в нее тыкал, еще и целовал! Этот волосатый подбородок, эти кустистые брови, сухие, плотно сжатые губы...