По правде говоря, нужно было предать Филиппа, но в её убеждении это должно было выйти на его состояние. На радзивилловском дворе в силу и богатства короля никто не верил: смеялись над его позолоченной бедностью, над долгами; панна Моника наслушалась этого. Не считала она, поэтому, чтобы Филипп от короля мог что-нибудь получить и через неё это потерял. В конце концов, он позже мог королю напомнить, ничего не препятствовало, лишь бы не в Несвиже. Таким образом, тем сильнее решила Монися предотвратить, чтобы петицию подать королю и представиться он здесь не мог. Дело было в том, как поступить, не давая ему узнать, что она его предала. Она была уверена, что, заметив ошибку, он прибежит за петицией; она обдумала, что вернёт её ему так, как если бы в бумагу не заглядывала и не знала её содержания.
Как-то на следущее утро прибежал Филипп встревоженный, смущённый и, запинаясь, попросил о замене песенки о Филоне, потому что первая была плохо переписана. С хладнокровием начала панна Моника искать, нашла парусничек и отдала его, получая Филона; а так превосходно играла безразличие, что Русин вздохнул, более убеждённый, что в бумагу она не заглядывала и тайна его спасена. Поцеловав ей руку, писарь тут же ушёл, под видом огромного количества работы. Панна должна была хорошо подумать, как и что предпринять. Она отлично знала князя, давно знала, какие у него были чувства к Понятовскому, что принять его был вынужден и уговорён, но она так же слышала, что заботился, чтобы ему кто без его ведома не учинил какой фигли. Страшнейшей же фиглей и большей неприятностью не могло быть ничего, чем то, что ему среди триумфа припомнили бы бедность и происхождение бедных Понятовских.
Дело было в том, как по возвращению князя из Бельска приступить к нему, не дать себя опередить, предостеречь его и тем обеспечить себе благодарность.
В Несвиже знали почти день и час, когда воевода вернётся. Жевуский, князь Иероним, несколько должностных лиц ожидали его. Нелегко было дотянуть, но панна Моника знала все обычаи князя, дороги его, привычки, моменты наиболее возможные для разговора, и придворных имела за собой.
Воевода воротился с утра и сразу на крыльце его окружили; он начал распрашивать о Гибралтаре, о других приготовлениях, об оборудовании, которое хотели привести из Бьялы и из Вильна. Дотянуться до него не было возможности. Наступил завтрак, при котором князь сильно захмелел, а то, что был утомлён путешествием, сел в кресло, накрыл лицо платком и все вышли, так как это означало, что он хотел вздремнуть. Как-то вскоре раздался громкий храп и не дремота, но сильный сон закрыл ему отяжелевшие веки. Временами только вырывались из его уст восклицания и князь яростно двигался, свидетельствуя, что и во сне не имел он покоя.
Панна Моника с нетерпением ждала. Она уложилась так, что собиралась войти как только он проснётся. Она стояла, ожидая, за дверью и, когда князь позвал слугу, стягивая платок с лица, вместо него вбежала Моника прямо к руке князя, которую схватила и поцеловала. Воевода был в неплохом настроении.
– Чего ты хочешь? – спросил он. – Иди к князю Иерониму или крайчиму, потому что я старый!
– Ваша светлость! – начала, говоря очень быстро, Монисия. – У меня чрезвычайно важная новость, которую хотела бы принести князю.
– Ну! Ну! Что же случилось? Тебе изменил кто-нибудь из панычей? Гм? – рассмеялся воевода.
– Ах! Ваша светлость! Не обо мне речь, – говорила осмелевшая девушка. Здесь такое что-то готовится, что князю, наверное, совсем не понравится.
– Э! Что же? Что? – прошептал, потягиваясь, князь.
– Я не знаю, известно ли князю, что тут на дворе при конюшнях есть смотритель, писарь, которого зовут Понятовским?
Князь сильно нахмурился и пальцы приложил ко лбу.
– Подожди, пане коханку! Ну да! Действительно! Припоминаю. До ста тысяч уток! Понятовский! Так точно!
– Вот он также готовится воспользоваться возможностью и приступить к королю. Смотритель князя.
Воевода не дал ей говорить, вскочил на ноги, схватил девушку за плечи:
– Молчать! Слышишь! Молчать!
– Но я, собственно, поэтому и пришла сюда, чтобы предостеречь князя воеводу.
Мрачно задумчивый был князь воевода.
– Вот тебе финфа! – замурчал он.
– Ваша светлость, – поспешила, прерывая, Моника, – я могу предотвратить это, никто знать не будет.
Князь поглядел на неё.
– Нельзя его допустить! – воскликнул он. – Скажут, что я придумал умысленно, что это дело задуманное! Сто смотрителей есть на дворе и никто не подумал, не вспомнил, что мы тут имеем Понятовского, не предостерегай меня, пане! Нужно было только, чтобы девушка пронюхала это.
– Ваша светлость, – прервала Моника, – нет ещё ничего, ничего не случилось… Со всем справиться можно. Пусть князь мне поручит, я исполню наказ.
– Так! Пане коханку, – сказал князь, ломая руки, – но что тут теперь делать?
Он начал живо прохаживаться.