Король в жёлтом

Отдых закончился, натурщик сел на место, и работа продолжилась под хор песен, криков и прочего оглушительного гама, который издают молодые художники во время изучения прекрасного.

Пробило пять часов, натурщик потянулся и надел штаны. Шумные молодчики всех шести студий высыпали на коридор, а из него — на улицу. Десять минут спустя Хастингс уже ехал на подножках трамвае в Монруж, и вскоре к нему присоединился Клиффорд. Они спрыгнули на улице имени Гей Люсака.

— Я всегда выхожу на этой остановке, — заметил Клиффорд. — Люблю гулять по Люксембургскому саду.

— Кстати, — сказал Хастингс, — как же я зайду к тебе в гости, если не знаю, где ты живёшь?

— Ба, да ведь мой дом — прямо напротив.

— Неужели это студия в саду с миндальными деревьями и чёрными дроздами?..

— Она самая, — ответил Клиффорд. — Снимаю её вместе с Эллиоттом.

Хастингс вспомнил описание двух американцев, которое слышал от мисс Сьюзи Бинг и захлопал глазами.

— И когда будешь собираться в гости, не забудь предупредить меня, чтобы... чтобы я... чтобы я был дома.

Конец фразы прозвучал натянуто.

— Твои подруги-модели меня не интересуют, — улыбнулся Хастингс. — Знаешь, мои убеждения довольно строги — думаю, ты бы назвал меня пуританином. Я не обрадуюсь такому знакомству и сразу растеряюсь.

— О, я тебя понимаю, — молвил Клиффорд и тут же радушно добавил: «Уверен, мы подружимся. Пускай ты не одобряешь мой образ жизни и окружение, тебе всё равно понравятся Северн и Селби, ведь... ну, они такие же, как и ты, старик».

— Я хочу с тобой кое о чём поговорить, — сказал он минуту спустя. — Видишь ли, когда на прошлой неделе в Люксембургском саду я представил тебя Валентин...

— Ни слова! — воскликнул, улыбаясь, Хастингс. — Не говори мне о ней ни слова!

— Но...

— Нет, ни слова! — отвечал тот радостно. — Я настаиваю... пообещай не говорить о ней, пока я не разрешу. Обещай!

— Обещаю, — проговорил изумлённый Клиффорд.

— Обворожительная девушка! Когда ты ушёл, мы очень мило пообщались, и я благодарен тебе за знакомство, но ни слова о ней, пока не разрешу.

— Вот как, — пробормотал его товарищ.

— Помни о своём обещании, — улыбнулся Хастингс и свернул к себе.

Клиффорд задумчиво перешёл дорогу, пересёк увитую плющом аллею и зашёл в свой сад.

— Неужели... неужели... да что за вздор! — ворчал он, пока искал ключ от студии.

Он вошёл в переднюю, и, целясь ключом в замок, уставился на две медные таблички на двери:

ФОКСХОЛЛ КЛИФФОРД

РИЧАРД ОСБОРН ЭЛЛИОТТ

— Какого чёрта он не хочет, чтобы я о ней говорил?

Он отворил дверь, и, отмахнувшись от льнущих к ногам пегих бульдогов, рухнул на диван.

Эллиотт сидел у окна и, затягиваясь сигаретой, делал зарисовку углём.

— Привет, — сказал он, не оборачиваясь.

Клиффорд рассеянно посмотрел на его затылок и пробормотал:

— Боюсь... боюсь, парень слишком... слишком наивен, — и выпалил, не дождавшись ответа: «Эллиотт, я о Хастингсе — помнишь того молодчика, о котором нам рассказывал котяра Байрэм? Когда он зашёл, тебе ещё пришлось прятать Колетт в гардеробе...»

— Да, а что такое?

— Да ничего. Славный малый.

— Ага, — равнодушно ответил Эллиотт.

— Ты действительно так думаешь? — не унимался Клиффорд.

— Ну да. Правда, когда рассеются его иллюзии, ему придётся туго.

— Пусть будет стыдно тем, кто их развеет!

— Да-да, подожди, пока он не нагрянет к нам без предупреждения...

Клиффорд, само целомудрие, зажёг сигару.

— Я как раз собирался сказать, что попросил его не являться без приглашения. И всё равно, какие бы оргии ты не затевал, их придётся отложить.

— Вот как! — вознегодовал Эллиотт. — Небось, так ему и сказал!

— Не совсем, — осклабился Клиффорд. — Я не хочу смущать его неподобающими поступками. Он хороший парень и жаль, что нам такими уже не стать.

— Я как раз такой, — спокойно подметил Эллиотт. — Я просто живу с тобой...

— Слушай! — воскликнул его друг. — Я отлично зарекомендовал себя. Знаешь, что я сделал? Ну, когда я впервые увидел его на улице, точнее, в Люксембургском саду? Я познакомил его с Валентин.

— Он был не против?

— Поверь мне, — торжественно молвил Клиффорд, — этот простак Хастингс и не представляет, что Валентин... Ну, Валентин — это Валентин, а он является превосходным образом нравственности в квартале, где добродетель считают зверем куда экзотичней слона. Разговора с подлецом Лаффатом и тем мелким дегенератом, Боулзом, было достаточно, чтобы открыть мне глаза. Говорю тебе, Хастингс — славный малый! Он здоровый, чистый сердцем парень из деревни; он вырос на идеях о том, что салоны — это полустанок по дороге в пекло. А женщины...

— Да?

— Ну, в его глазах опасная женщина — это писаная Иезавель ¹⁴⁷.

— Наверное, — отвечал его товарищ.

— Он — отличный парень! — не унимался Клиффорд. — И если он побожится, что мир так же хорош и чист, как его сердце, я поклянусь, что он прав.

Эллиотт выпустил дым и вернулся к наброску:

— От Ричарда Осборна Э. он и слова кривого не услышит.

— Он — пример для подражания, — сказал Клиффорд.

Он развернул надушенный лист розовой бумаги, который лежал перед ним на столе.