Король-ворон

Артемус шагнул из ствола наружу. Аврора примерно так же выходила из скалы в Кэйбсуотере. Сначала было дерево, потом мужчина-и-дерево, а потом остался только мужчина. Артемус протянул руки, требуя коробку-загадку, и Блу вложила коробку в его ладони. Он опустился на землю, положил коробку на колени, обернув вокруг него свои длинные конечности, и принялся медленно крутить диски и рассматривать каждую сторону коробки. Глядя на его вытянутое лицо, уставшие черты и опустившиеся плечи, Блу с удивлением отметила, насколько по-разному Артемус и Гвенллиан носили тяжесть прожитых лет. Шестьсот лет спячки сохранили в Гвенллиан юность и гнев. Артемус же выглядел побежденным. Интересно, подумала она, как долго накапливался этот эффект – все шестьсот лет или только последние семнадцать.

Она просто сказала это вслух:

– Ты выглядишь уставшим.

Он поднял на нее свои маленькие, яркие глаза, окруженные сетью глубоких морщин: – Я действительно устал.

Блу села напротив него. Она не говорила ни слова, пока он продолжал исследовать коробку. Было так странно узнавать свои руки в форме его рук, хотя у него были более длинные и узловатые пальцы.

– Я – один из tir e e’lintes, – наконец, сказал Артемус. – Это мой язык.

Он повернул диск на стороне с неизвестным языком, чтобы ввести слово tir e e'lintes. На стороне английского языка появился перевод, который он показал Блу.

– «Древесные светляки», – прочла она. – Поэтому ты можешь прятаться в деревьях?

– Они – наша…

Он запнулся. Затем снова покрутил диск и повернул коробку к ней. «Обитель-оболочка»[25].

– Ты живешь в деревьях?

– В них? Нет, с ними, – он немного подумал. – Я был деревом, когда Мора и две другие женщины вытащили меня наружу много лет назад.

– Я не понимаю, – вежливо произнесла Блу. Дискомфорт ей доставляла вовсе не правда о нем. Ей не нравилось то, что правда о нем предполагала некую правду о ней самой. – Ты был деревом, или ты был внутри дерева?

Он посмотрел на нее – такой скорбный, усталый, странный, а затем раскрыл ладонь. Пальцами другой руки он водил вдоль линий на ладони.

– Это напоминает мне мои корни, – он взял ее руку и прижал ладонью к коре бука. Ее маленькая ручка полностью скрылась под его длинными узловатыми пальцами. – Мои корни – и твои корни тоже. Ты скучаешь по своему дому?

Она закрыла глаза. Она чувствовала под ладонью знакомую прохладную кору и вновь ощутила умиротворение, которое испытывала, когда сидела под его ветвями, поверх его корней, прижимаясь к его стволу.

– Ты любила это дерево, – сказал Артемус. – Ты уже сказала мне об этом.

Она открыла глаза. Кивнула.

– Иногда мы, tir e e’lintes, носим это, – продолжал он, выпустив ее руку, чтобы указать на себя. Затем он снова коснулся дерева. – А иногда мы носим это.

– Как бы мне хотелось, – начала было Блу и остановилась. Ей и не требовалось заканчивать фразу. Он коротко кивнул и сказал:

– Вот как это началось.

Он рассказывал историю так же, как растет дерево – начиная с крошечного семечка. Затем он глубоко врылся в землю корнями, чтобы поддержать уже начавший вытягиваться к небу ствол.

– Когда Уэльс был еще юн, – рассказывал он Блу, – там жили деревья. Теперь их там уже нет в таких количествах, по крайней мере, не было, когда я покинул те края. Сначала все было хорошо. Деревьев было больше, чем tir e e’lintes. Некоторые деревья не могут вместить tir e e’lintes. Ты сразу узнаешь их; даже самый недалекий человек узнает их. Они…

Он огляделся вокруг. Его взгляд упал на росшую среди бурьяна белую акацию за забором и декоративное сливовое дерево в соседнем дворе.

– У них нет своей души, и поэтому они не созданы для того, чтобы вместить чью-то чужую душу.

Пальцы Блу скользнули по массивному буковому корню, выраставшему из земли рядом с ее ногой. Да, она знала, что это значит.

Артемус добавил еще корней в свою историю:

– В Уэльсе было достаточно деревьев, чтобы вместить нас. Но с годами Уэльс превратился из страны лесов в страну огня, и плугов, и кораблей, и домов; он стал землей, где деревья могли быть какими угодно, но только не живыми.

Корни были глубоко в земле; теперь он приступил к стволу.

– Amae vias[26] истощались. Tir e e’lintes могут жить только в деревьях поблизости от них, но и мы тоже питаем amae vias. Мы – oce iteres. Как небо и вода. Мы – зеркала.

Несмотря на жару, Блу обхватила руками плечи. Ей было так холодно, как бывало в присутствии Ноа.

Артемус с тоской посмотрел на бук или на нечто лежавшее гораздо дальше, нечто более древнее:

– Целый лес, состоящий из tir e e’lintes – это что-то. Зеркала, обращенные к зеркалам, обращенным к зеркалам, а внизу, под нами – текут amae vias, а между нами – живут сны.

– Как насчет одного из них? – спросила Блу. – Что такое быть зеркалом?

Он уныло рассматривал свои руки:

– Усталость.

Он перевел взгляд на ее руки.

– Другое.

– А демон?

Похоже, она забегала наперед. Он потряс головой и сдал назад.