Король-ворон

Гэнси еще спал, крепко сжимая в руке телефон; его аккуратно сложенные очки лежали на матрасе чуть поодаль. Ронан спустился вниз по лестнице, прижав свою ручную ворону к груди и не давая ей каркать. Снаружи высокая трава плеснула росой на его сапоги, а вокруг колес угольно-черного «БМВ» курился туман. Небо над фабрикой Монмут было цвета грязного озера. Было холодно, но в горючем сердце Ронана бушевал пожар. Он сел в машину – окунулся в нее, ощутил ее как собственную кожу. Ночной воздух еще клубился под сиденьями, таился в дверных карманах. Ронана охватила дрожь, пока он привязывал ворону к защелке ремня безопасности на пассажирском сиденье. Не самая удобная привязь, но зато эффективная, чтобы птица не порхала по салону спортивного автомобиля. Чейнсо клюнула его, но не так сильно, как холодный воздух раннего утра.

– Не подашь мне куртку, ты, мелкая какашка? – сказал он вороне. Она поклевывала кнопки на дверце, не обращая на него внимания, поэтому за курткой он полез сам. Его форменный школьный пиджак, измятый до невозможности, валялся там же, рядом с языковой коробкой-загадкой, предметом из сна, переводившим на английский с нескольких языков, включая один выдуманный. Когда он попадет в школу снова? И попадет ли вообще? Он подумал, что мог бы официально бросить учебу завтра. На этой неделе. На следующей. Что его останавливало? Гэнси. Деклан. Память об отце.

Дорога до Сингерс-Фоллз занимала двадцать пять минут даже в это время суток, но до рассвета еще оставалось немало времени, когда он проехал спящий городок и, наконец, прибыл в Барнс. Добраться сюда можно было только по петляющей сквозь лес узкой дороге, больше похожей на тоннель из ветвей, деревьев и кустов шиповника, сгущавшихся вокруг машины. Поместье, приютившееся у подножия холма, полнилось звуками жизни окружавшего его леса: шумели дубовые листья, через подлесок пробирались койоты или олени, шелестела сухая трава, перекликались совы, и все это дышало, перешептывалось и шевелилось где-то за гранью видимости. Для светлячков было слишком прохладно, но все же над полями там и сям мерцали огоньки.

Все это принадлежало ему. Причудливое, бессмысленное, но прекрасное.

Ронан Линч обожал сновидеть свет.

Когда-то давно поместье Барнс было экосистемой Ронана. Семья Линчей редко покидала его пределы, когда Ронан был маленьким, поскольку в этом не было необходимости, здесь было много работы, а Ниалл Линч не доверял практически никому, кто мог бы ухаживать за домом в его отсутствие. Их мать Аврора объясняла, что лучше всего встречаться с друзьями в доме, так как на территории фермы полно хрупких предметов, принадлежащих отцу. И один из этих предметов – сама Аврора Линч. Златовласая Аврора была королевой Барнса, добрая и веселая правительница мирной, секретной страны. Она покровительствовала причудливому искусству своих сыновей (хотя старший сын, Деклан, редко отдавался такому виду искусства); она была неустанной участницей их игр и фантазий (хотя старший, Деклан, редко участвовал в играх). Конечно же, она любила Ниалла – все любили сказочного Ниалла, хвастливого поэта, короля музыкантов, но, в отличие от всех прочих, она предпочитала, когда он пребывал в молчаливом настроении. Она любила правду, а когда Ниалл Линч говорил, то любить одновременно и правду, и Ниалла Линча было трудно.

Она была единственным человеком, которого он не мог ослепить своим великолепием, и он любил ее за это.

Лишь спустя много лет Ронан узнал, что король извлек свою королеву из собственных снов. Впрочем, в ретроспективе это было вполне логично, ведь его отец тоже обожал сновидеть свет.

Войдя в дом, Ронан зажег несколько ламп, чтобы прогнать тьму за дверь. Поискав пару минут, он нашел ведерко с кубиками и вывернул его содержимое на пол для Чейнсо. Затем он поставил в проигрыватель одну из пластинок отца. Пока звуки скрипки и волынок разлетались по узким коридорам, он вытер пыль с полок и починил сломанную дверную петлю одного из кухонных шкафчиков. Когда утреннее солнце наконец-то залило золотом защищенную долину, Ронан приводил в порядок старую лестницу, ведшую на второй этаж, в родительскую спальню.

Вдох. Выдох.

Он забывал, как выдыхать, когда был не дома.

Время здесь текло по-своему. День, проведенный в Эгленби, был полон ничего не значащих картинок и незапоминающихся разговоров, резко сменяющих друг друга в сумасшедшем слайд-шоу. Но день, проведенный в Барнсе, протекал с ленивой импозантностью, исполненный важных мелочей, коих здесь было в четыре раза больше, чем везде. Чтение книг на подоконнике, старые фильмы в гостиной, неспешная починка хлопающей двери сарая. Часы длились столько, сколько было нужно.

Его воспоминания о былом – обо всем, чем это место было для него, когда здесь жила вся семья Линчей – медленно сменялись воспоминаниями и надеждами на грядущее – каждая минута, когда Барнс принадлежал ему, все то время, проведенное им здесь в одиночку или с Адамом, в сновидениях и составлениях бесчисленных планов.

Дом, дом, дом.