Король-ворон

Генри никогда не дружил со словами. Яркий тому пример: в первый месяц своей учебы в Эгленби он попытался объяснить это Джоне Майло, учителю английского, и в ответ услышал, что он слишком строг к себе. «У тебя прекрасный словарный запас», – сказал ему Майло. Генри сознавал, что у него прекрасный словарный запас. Но это слабо помогало, когда он пытался найти необходимые слова, чтобы выразить свою мысль. «Ты очень грамотно говоришь для парня твоего возраста, – добавил Майло. – Черт возьми, даже и для парня моего возраста». Но казаться человеком, точно выражающим свои ощущения словами, и быть им на самом деле – принципиально разные вещи. «Многие, у кого английский не родной язык, чувствуют то же самое, – закончил Майло. – Моя мать рассказывала мне, что она никогда не была собой, когда говорила по-английски».

Но проблема была не в том, что Генри не мог быть собой в полной мере, когда говорил по-английски. Он вообще не мог точно выразиться, когда говорил вслух. Его родным языком была мысль.

Так что он и сам не мог объяснить, что чувствует, пытаясь подружиться с Ричардом Гэнси и членами его королевской семьи. Он не мог подобрать слова, чтобы выразить причины, по которым он предложил ему свой самый потаенный секрет в подвале Борден-хауса. Он не мог описать, насколько трудно ему было ждать, примут ли его ветку мира.

Это значило, что ему придется просто убивать время в ожидании.

Поэтому он старался занять себя чем-нибудь.

Он привел в восторг Мурса, учителя истории, своим исследованием популяризации персональной электроники в странах первого мира; он разозлил Адлера, преподавателя по административному управлению, своими глубокими познаниями в разительном несоответствии рекламного и стипендиального бюджетов Эгленби. Он до хрипоты орал с другими болельщиками на футбольном матче Коха (они проиграли). Он взял баллончик краски и вывел «МИР ВАМ, СУКИ» на мусорном контейнере, стоявшем за кафе-мороженым.

У него еще оставалось полно времени днем. Ожидал ли он, что Гэнси сам позвонит ему? Он не мог выразить словами, чего именно ждет. Какого-нибудь стихийного бедствия. Нет, изменения климата. Резкой смены способов выращивания урожая на северо-востоке страны.

Солнце село. Ванкуверские парни вернулись в свои гнезда в Литчфилде и ждали от Генри приказов о выступлении. Он чувствовал себя виноватым примерно процентов на двадцать за то, что так жаждал подружиться с Гэнси, и Сарджент, и Линчем, и Пэрришем. Ванкуверская тусовка была потрясающей. Просто ему их было мало, но и тут слова подводили его, когда он пытался обрисовать причину. Может, потому, что они всегда смотрели ему в рот? Или не знали его секретов? Или потому, что теперь он хотел иметь не последователей, а друзей? Нет. Здесь было что-то большее.

– Вынеси мусор, – сказала ему миссис Ву.

– Я очень занят, тетушка, – ответил Генри, хотя на самом деле смотрел видео прохождения компьютерной игры, сидя перед монитором в одних трусах.

– Занят вынесением мусора, – отчеканила она и уронила два мешка с мусором на пол рядом с ним.

Так он и очутился на улице, выйдя через заднюю дверь на засыпанную гравием площадку, одетый лишь в футболку с Мадонной и любимые черные кеды. Небо над головой было пурпурно-серым. Где-то неподалеку сонно ворковал голубь. Все переполнявшие Генри чувства, которые он не мог описать словами, полились наружу.

Его мать была единственной, кто понимал, что Генри имел в виду, когда говорил, что не дружит со словами. Она точно так же пыталась объяснять свои чувства его отцу, особенно когда решила стать Сондок, а не оставаться его женой. «Вот что это означает, – говорила она, – но также и нечто большее». Эта фраза навсегда поселилась в голове Генри. Слова «нечто большее» отлично объясняли, почему он никогда не мог в точности сказать, что думает – нечто большее по смыслу всегда означало что-то, отличное от того, что у тебя уже было.

Он дал волю чувствам, выдохнув сквозь зубы, а затем мелкими шажками направился к мусорным бакам.

Когда он повернулся, у двери, из которой он только что вышел, стоял человек.

Генри остановился. Он не знал, как зовут этого человека – жилистого, седого, хладнокровного – но, кажется, понимал, с кем имеет дело. Чуть ранее он рассказал Ричарду Гэнси о том, чем занималась его мать, и теперь, несколько часов спустя, он оказался лицом к лицу с кем-то, кто, несомненно, пришел поговорить о ее бизнесе.

– Как думаешь, мы можем поговорить? – спросил человек.

– Нет, – ответил Генри. – Я так не думаю.

Он потянулся было за телефоном, обычно лежавшим в заднем кармане, но тут вспомнил, что на нем не было брюк. Он бросил взгляд на окна дома. Он искал не помощи – никто в доме не знал о матери Генри достаточно, чтобы заподозрить хотя бы малейшую опасность, даже если бы они выглянули в окно и увидели их. Он искал приоткрытые окна, через которые к нему могла бы прилететь Робопчела.

Стоявший перед ним мужчина картинно продемонстрировал Генри свои руки, чтобы тот увидел, что в них нет оружия. Как будто это что-то меняло.