Северянин достал свечной огарок, осторожно чиркнул огнивом. Желто сверкнула искра, и на кончике фитиля расцвел крошечный оранжевый цветок. Он поставил свечу на пол, развязал один из мешочков, высыпал на ладонь несколько монет. Так и есть: золото. Чистейшее золото. Всего пятнадцать мешочков — монет по двадцать в каждом. Это получается…
Конан мысленно присвистнул: да он богач! Теперь не только неделя отдыха, не только конь ждут его… Затушил свечку и в кромешной тьме принялся неторопливо складывать мешочки в предусмотрительно захваченную с собой торбу. Один, два…
Эт-то еще что такое?! Киммериец замер как изваяние, весь обратившись в слух. Ему показалось, или действительно слева послышался шорох? Он затаил дыхание, до звона в ушах прислушиваясь к тишине… Точно: вот опять, на этот раз отчетливее, послышалось шебуршание, как раз со стороны аккуратно расставленных у стены мешков с крупой, которые он недавно огибал. Мыши, что ли?.. Конан быстро сунул два мешочка за пазуху и бесшумно потянул из-за пояса кинжал.
— У меня в руках самострелы, — раздался тихий, спокойный голос. — Когда ты зажег свечку, я увидел, где именно ты сидишь и в какой позе. Поэтому, дружок» лучше не делай резких движений — вдруг у меня палец на спусковом крючке дрогнет…
Конан молчал и не шевелился, лихорадочно соображая, что предпринять. Ясное дело, это не стражник: ни один королевский солдат не стал бы прятаться и угрожать оружием неизвестно зачем. Поднял бы тревогу, сбежались бы его соратники, и все дела. Может быть, ночной сторож, которого предусмотрительно оставил Хамар? Но Зурремс ничего об этом варианте не говорил…
— Пожалуйста, не стреляй, — проговорил Конан как можно более испуганным голосом и тихонько взял кинжал за холодящее ладонь лезвие. — Я без оружия. Я здесь случайно.
Таинственный незнакомец хмыкнул.
— Ага, так я тебе и поверил. Случайно набрел на лавку купца, случайно залез в тайник, а денежки сами собой прыгнули тебе в суму, да?
Киммериец ухмыльнулся. Незнакомец оказался излишне болтливым, и по звуку его голоса Конан точно определил, где он прячется — именно слева, около мешков с крупой.
— Добрый господин, я никого не хотел грабить… — плаксиво продолжал Конан и немного развернулся влево. — Я голоден, а денег у меня нет… — Поднялась рука с зажатым в ней кинжалом, нацелилась в ту сторону, где, окутанные мглой, стояли мешки, — Я собирался взять немного крупы и муки… — В замахе он отвел руку за голову. — У меня жена больна, дети три дня не ели… Пожалуйста, не стреляй, добрый… — Он задержал дыхание. Пущенный могучей рукой, кинжал незримой молнией метнулся вперед, в темноту, и, судя по звуку, вонзился во что-то мягкое. — …господин, — закончил Конан на выдохе и прислушался.
Надо понимать, остро отточенная сталь достигла цели… но шума упавшего тела отчего-то не последовало. Киммериец, нахмурившись, некоторое время не шевелился.
— А теперь, когда ты лишился своего ножика, — послышался все тот же спокойный голос, — зажги свечку, и очень медленно встань. И руки держи так, чтобы я их видел.
Конан сжал зубы. Невидимый собеседник каким-то образом перехитрил его! Проклятие, если действительно у него самострел, то дело плохо… Впрочем, требование зажечь огонь на руку и самому киммерийцу: при свете оба противника окажутся в равном положении — даже если один из них и в самом деле вооружен арбалетом… или арбалетами. Конан, по крайней мере, будет видеть своего врага, и пока неизвестно, кто потом выйдет из лавки, а кто останется. Поэтому северянин нашарил огниво, вновь зажег свечу и выпрямился во весь рост, держа ее над головой, чтобы отсвет пламени не бил в глаза.
Лавка тускло осветилась; по стенам заметались причудливые тени. И в неровном оранжевом свете Конан узрел своего таинственного собеседника. Высокий худощавый человек с беспорядочной копной огненно-рыжих волос, в длинном кожаном плаще слегка усмехался в медного цвета усы и действительно целился в варвара из небольших арбалетов с взведенной тетивой. Рукоять кинжала Конана торчала из пресловутого мешка с крупой, за которым и скрывался незнакомец.
— Вот так-то лучше, — одобрительно заметил он. — Ты меня видишь, я — тебя… Так, говоришь, кушать нечего? Голодаешь, говоришь? Ну-ну. Что-то не верится.
Конан угрюмо молчал.
— Так что ж мне с тобой делать? — задумчиво продолжал усач. — Пристрелить, что ли, и дело с концом…
Не охранник. И уж точно не сторож: тот бы не стал церемониться, засадил бы неудачливому вору стрелу в спину, пока преимущество на его стороне, и побежал бы к купцу — в предвкушении награды за бдительность. Значит, что получается… Значит, перед ним…
— Да ты, друг мой, обыкновенный вор, — презрительно объявил киммериец, добавив в голос толику брезгливого раздражения. — Наглый пройдоха, забравшийся в лавку честного купца! Негодяй, мерзавец, висельник проклятый. А если
Если он и собирался вывести пройдоху из себя, то это ему не удалось: рыжеволосый лишь засмеялся и с прежним ироничным спокойствием ответил: