— Странно, что комнату для инвалида устроили на самом верхнем этаже дома. Слугам, наверно, пришлось попотеть… когда они ее туда заносили.
— Какая вы практичная, мисс. Обо всем подумали.
— Полагаю, слуги об этом тоже подумали. Но почему она считала себя узницей? Ей запрещали выходить?
— Она болела.
— Больные — не узники. Нуну, объясните мне. Я чувствую, что это важно… возможно, для Женевьевы.
— Интересно, какое значение это имеет для Женевьевы? К чему вы клоните, мисс?
— Говорят, чтобы все понять, надо все знать. Я хочу помочь Женевьеве. Хочу сделать ее счастливой. У нее не совсем обычное детство. Дом ее матери, замок… и все, что произошло потом. Это не могло не повлиять на ребенка… тем более, такого впечатлительного. Дайте мне шанс помочь ей.
— Я бы все сделала, чтобы помочь ей.
— Пожалуйста, Нуну, расскажите мне все, что знаете.
— Но я ничего не знаю… ничего!
— Франсуаза писала дневник! Вы не показали мне всех тетрадок.
— Они не предназначались для посторонних глаз.
— Нуну… другие тетради… в них более откровенные записи?
Она вздохнула, выбрала из связки ключей на поясе нужный и открыла буфет. Потом достала оттуда тетрадь и протянула ее мне. Я заметила, где она ее взяла. В стопке оставалась еще одна тетрадь — последняя, и я надеялась, что Нуну даст мне обе.
Но вторая тетрадь осталась лежать в буфете.
— Возьмите к себе в комнату, — сказала она. — Вернете, как только прочитаете. Обещайте, что больше никому не покажете.
Я пообещала.
Тон дневника изменился, теперь это были записи женщины, смертельно боявшейся своего мужа. За чтением меня не покидало ощущение того, что я роюсь в душе и мыслях покойницы. Но ее чувства и мысли непосредственно касались графа. Что бы он обо мне подумал, если бы узнал, чем я занимаюсь?
Но я не оставляла чтение. С каждым новым днем, проведенным в замке, правда становилась для меня все важнее.