Король жил в подвале и другие сказочные истории

Самым продолжительным из застолий стал ужин – он продлился аж до утра. Враги и врагини, в отличие от друзей и подруг, явились строго вовремя и поначалу держались настороженно, но потом выпили по первой, по второй – и вся неловкость испарилась. (Профессор, надо заметить, только за ужином позволил себе алкоголь, до этого, чтобы не обидеть приглашённых на вечер врагов, он пил минералку.) Расслабившись, гости стали дарить юбиляру адреса в папочках, где в стихах и в изысканной прозе обзывали профессора последними словами, произносили тосты за его бездарность, а некоторые даже объявляли войну. Профессор отвечал им а в том же тоне, иногда благожелательно материл приглашённых и чувствовал себя помолодевшим лет на сорок. Враги остались более чем довольны приёмом и, нехотя расползаясь под утро, благодарили Ненародова за тёплый приём, за толерантность, мужественно целовались с ним взасос и обещали сохранить прежние вражеские отношения до конца своих дней. Юбиляр на чем свет выражал им свои антипатии, радостно хватал уходящих за грудки, плакал и утверждал, что лучше праздника у него отродясь не было. По всеобщему мнению, юбилей удался.

Недовольным остался только один человек – Свирид Плеваки, член-корреспондент Академии наук. С одной стороны, он считался профессору другом, а с другой – постоянно писал на него анонимные корреспонденции в разные присутственные места. Поэтому ему пришлось прийти на юбилей дважды – сперва к обеду, а потом и к ужину. В итоге Свирид Плеваки так объелся и так перепил, что весь последующий день чувствовал себя отвратительно. И всё же, несмотря на дикие головные боли, вечером он нашел в себе силы сесть за рабочий стол и написать очередную член-корреспонденцию. В ней г-н Плеваки подробно рассказал общественности, как профессор Ненародов превратил свой юбилей в фарс и нарушил все правила хорошего моветона, поставив таким образом под вопрос расклад научных сил. Особо Плеваки выделил тот факт, что в еде и горячительных напитках этот пресловутый профессор меры знать не хочет.

И лишь тогда, когда корреспонденция была отправлена, анониму полегчало.

Нимб инженера

Гену-инженера у нас во дворе все знают. Законченный алкоголик, окончательно опустившийся тип, в герои сказок ну никак не годится! Ан нет – с ним самая удивительная история произошла. Да что там история, именно что сказка!

Этот тип, Гена, раньше чуть свет – в рюмочной со своим стаканом ошивается, водочку попивает. Поошивался несколько лет, пока всё, кроме того мутного стакана, не пропил, а потом начал на паперти попрошайничать. Выпросит целый стакан мелочи, пойдёт в аптеку да на все и покупает жидкость для прочистки поверхностей. Из той же ёмкости и пьёт. Никакой гигиеничности!

Но поскольку принимал-то он эту жидкость внутрь, то через некоторое время он так прочистил свои внутренности, что ну просто полностью очистился – и душой, и телом, и всеми остальными своими составляющими. Стал кристально чистым человеком, просветлел и засветился!

И было бы от этого Гене-инженеру счастье, да вмешался нюанс – нимб у него появился! Вырос над лысиной самый натуральный нимб, размером с тарелочку. Видать, от чрезмерной очищенности, – ровнёхонький такой, умилительно радужного цвета, будто бензин в лужицу слили.

И получается, что нимб – это хорошо, а Гене от него плохо! Стесняется он этого своего атрибута! Не заслужил, говорит, не достоин! Пробовал его вывести – ничем не выводится.

– Лучше б, – говорит, – у меня рога выросли, их хоть спилить можно, на худой конец – шарфом обмотать, а тут – ничем не замаскируешь! Западня какая-то!

И действительно: шляпа нимб не берёт, он через неё проходит, просвечивает. В темноте сияет, мешает уснуть спокойно, подушка пару раз возгоралась. Гена извёлся просто. Пить перестал, за ум взялся, чертежи на дом берёт.

– Это, – говорит, – меня Бог опозорил, ибо нет, ребята, большего наказания, чем незаслуженная благодать!

Бывшие собутыльники над ним потешаются:

– Геннадий-то наш разошёлся – без стакана философствует! Моралист!

Конечно, моралист. Ну кто ещё может выйти из пьяницы, если его исправить!

Так и живёт теперь Гена-инженер с нимбом над головой. Стакан свой старинный не выбрасывает. Бывает, выйдет во двор, сядет на скамеечку, достанет из кармана свой гранёный сувенир и смотрит его на просвет. Нимб от стаканных граней отражается, сверкает всеми радужными отблесками – по всему двору зайчики бегают, во все окна стучатся. Чего уж там Гена в этом стакане разглядеть пытается – не знаю. Нам он о том не говорит теперь. Мы ему теперь не компания.

Поэтесса

У одной талантливой поэтессы был муж, который работал наладчиком оборудования на обувной фабрике. А помимо мужа у нее был еще муз – эфемерное создание мужского пола, которое помогало ей писать стихи, подсказывало рифмы, направляло перо, а иногда и диктовало целые четверостишия. Муж сильно ревновал поэтессу к этому самому музу. Бывало, придёт с работы, увидит на письменном столе новое стихотворение – тут же начинает кричать и браниться.