Королей убивают неудачники

Чушь! Ерунда. Никто не войдет. Все лодоши там, внизу. Ни один не может остаться вне праздника Моря и Пути, говорят, даже мертвые принимают в нем участие. Насчет мертвых сомнительно, конечно, но…

А я сам?.. Кто я?.. Мертвый варвар. Мертвый варвар из несуществующей страны — неужто я сомневаюсь в собственном существовании?

Я мертв. Я один. Я смотрюсь в целое и…

От треска колокольчиков за дверью сердце подпрыгнуло и выдало оглушительное стаккато.

— Можно, — закричал я. — Входите!

Канцлер? На мгновение мне подумалось, что это оруженосцы из свиты господина экзарха — удостовериться, что все в порядке, что я не сбежал и честно сижу, завидуя чужому счастью. Но нет. Человек… вернее, лодош, вошедший в дверь дома на скале, был мне незнаком:

— Dveid! — бодро оскалился он, входя.

— Двейд, двейд, — ошарашенно кивнул я в ответ. — Садись.

Судьба? Это моя судьба? Почему-то до меня не сразу дошло, что знание лодошского языка, намертво впечатанное в подкорку могучими методами местной трансперсональной психологии, в отношении незнакомца не работает. Каждое его слово приходилось повторять про себя, чтобы понять, что он произнес.

— Agga! — ухмыльнулся тот, словно прочитав мои мысли. — Nebadid, kund.

— Я не боюсь, — машинально отреагировал я. — Чего мне бояться?

— Man. Tu badidie pared, — снова ухмыльнулся тот. — Ed edda Viltigai Veld.

He ожидая предложения, незнакомец уселся на пол, скрестив по-турецки лапы. Кисточки у него на ушах смешно задергались:

— Tu gaidi ke? Dedelid tornid?

— Ну… — замялся я, и вдруг до меня дошел смысл сказанного: — Торнид? А может, шахматы?

— Tornid, la, barbarid.

Не переставая улыбаться, Вилтигай Велд протянул лапу и достал из пустоты шахматную доску — ту самую, янтарную. С ума сойти! И это в пустой — два тонких одеяла, подушка и лубяной короб с крендельками из пророщенного зерна — комнате! Хотя чему я удивляюсь после встреч с Дагдой, Союзником и Дарай Лодошем?

Вновь дрогнули кисточки на ушах.

— Черные, — умоляющим голосом, не то спрашивая, не то утверждая, произнес Велд. — Мои?

— Идет, — согласился я, подавляя внутреннюю дрожь. Я вдруг понял, что мне напоминает происходящее — не «Путешествие в Лилипутию», нет! Скорее оно было похоже на сказку об Иванушке-дурачке, подрядившемся сдуру провести три ночи в доме с привидениями. Что ж, с привидениями и вести себя следует соответственно.

— На что играем?

Лодош пожал плечами:

— Не знаешь? Притворяешься? На жизнь, конечно, сам решил. Моя же ставка — надежда. Вера. Свобода. Как захочешь. Я — черный король.

— По рукам!

Холодок пробежал по спине, пробиваясь сквозь накатившую бесшабашность. В сказках просто: Иванушки всегда выигрывают, глупость человеческая непобедима, ну а вдруг я умный? Тот самый здравомыслящий старший братец, безмолвный статист в сюжете, обреченный на бесславную гибель?

Лодош смотрел на меня огромными немигающими глазищами, а я все никак не мог решиться. Что же я делаю? Быть может, то, что я сижу и боюсь сделать ход, — это признак ума? Или, наоборот, какой-то особой, недоступной обыденному пониманию глупости?

Е2 — Е4.

Гость сразу успокоился и принялся дергать себя за усы, размышляя. Наконец он деликатно, двумя пальчиками взял гвардейца и выдал сакраментальное:

Е7 — Е5.

Первые несколько ходов мы сделали молча. Велд сидел по-турецки, тщательно расправив вокруг ног складки потертой коричневой юбки, и жадно жевал крендельки из моего запаса. Признаться, он меня разочаровал: цвет шерсти обыденный, серенький, такой цвет чаще всего бывает у потомственных мелких клерков, глазки — маленькие, карие, слезящиеся. Нос в морщинах. На шее — грязная пестрая ленточка, из тех, что носят хронические холостяки. И это — неназываемый ужас, которого так боятся всесильные рыцари лодошей?!

— Ты — местный дьявол? — наконец решился я.

— Я — Вилтигай Велд. — Он помолчал, а затем спросил, кивая на окно: — Завидуешь?

— Им? — Я пожал плечами. — Нет.

— И правильно. Ведь придет Вилтигай Велд и пожрет тебя. — Он двинул вперед коня и взял из коробки очередной кренделек. — Только зря ты называешь нас тушканчиками.

Похоже, мы решили удивлять друг друга по очереди.

— Почему?

— Мы не тушканчики, Вадилий. У вас, на Земле, есть забавные зверьки — лемминги. Знаешь, какой у них главный праздник в жизни?

— Хм… — Ладья перешла через всю доску. — Забавная мысль. Море и Путь… Массовый психоз грызунов, заставляющий их кончать жизнь самоубийством.

— Не психоз — именно Путь. Путь к Морю длиною в жизнь, самореализация. Дарай Лодош говорил как-то, что реалии вашего мира созданы леммингами, а богам свойственна усталость от жизни.

— Отчего же они так разукрашены? — поспешил я увести разговор от тревожной темы. — Ну… я имею в виду не леммингов, а твоих соотечественников. К чему эта разноголосица?

— Очень просто. Вилтигай Велд. Три дня назад я проснулся и вспомнил, что настал праздник Моря и Пути. Еще я вспомнил, что к моему рангу четвертого секретаря кунда Маритэ полагаются башмаки высотой пятнадцать даку, черно-зеленый веер и три синие ленты. Денег у меня хватило лишь на ритуальный фонарик дауле… Тебе шах, редид Вадилий.