Королев: факты и мифы

Вопрос о формах собственного участия во всех работах всегда волновал Сергея Павловича. Что должен делать и чего не должен делать Главный конструктор? Он немало об этом размышлял. Однажды в разговоре с авиаконструктором Игорем Александровичем Эрлихом он так сказал о руководителе одного авиационного КБ:

– Это дело он сделать не сумеет. Он кустарь, у него в кабинете кульман стоит...

– Да он за кульманом и не работал никогда, – возразил Эрлих.

– А для чего поставил? У него идеология кустаря: сам придумаю, сам начерчу, сам сделаю...

Надо думать, что Королев и сам «выдавливал из себя по капле» такого кустаря – ведь было время, когда он сам придумывал, сам чертил и сам строил. Уже в конце жизни в единственном записанном на пленку интервью, которое он дал радиожурналисту Юрию Летунову, Королев так сформулировал свое кредо:

– Если вы думаете, что Главный конструктор какой-нибудь системы или корабля – творец этого корабля, вы заблуждаетесь. У Главного конструктора есть прямые обязанности, за которые он и морально, и по закону несет прямую личную и единоличную ответственность. Скажем, исходные данные. Спорят с ним сотни людей в течение трех месяцев. Наступает момент, когда эти данные должны быть утверждены. За утвержденные данные по закону и по совести ответственность несет персонально и единолично Главный конструктор. За методику. За безопасность. Ведь можно построить работу так, что не все предусмотришь, что-то не сделаешь. Но жизнь не обманешь, и это «что-то» обязательно вылезет! Разве может Главный конструктор все предусмотреть? Не может. Это плод коллективного труда. Методику надо выработать, надо отсеять все лишнее, надо взять главное, основное, надо установить порядок и надо его утвердить. Вот за это Главный конструктор несет персональную и единоличную ответственность...

Видно, что ноша эта была нелегка. Ведь в том письме, где он пишет, что не работает с гаечным ключом, есть такое грустное продолжение:

«Я сделал и еще один вывод, и довольно печальный, из своих наблюдений: устаю страшно, и даже не только физически, а как-то морально, или душевно. После напряженной работы плетусь без сил, ложусь и проваливаюсь в пустоту сна, а, проснувшись, чувствую себя неотдохнувшим. Это очень плохо, я раньше этого не замечал за собой, и утомление бывало простым, обычным и проходящим после отдыха, даже короткого.

Летят золотые годы, и они же неумолимо сказываются во всем этом! Как же мало времени отведено человеку на его творческую сознательную жизнь – и для труда, и для благ жизни! Это – так!..»

Вот такое необычное, грустное пророческое письмо написал Сергей Павлович в своем тюратамском домике за три дня до старта «Луны-3».

Королев считал, что дела «идут с необычным (даже для нас!) напряжением и обилием всяких трудностей». Через много лет ветеран-испытатель А.И.Осташов уточнит в своих, воспоминаниях, что многие проблемы в те дни действительно решались при непосредственной подготовке станции к пуску. «В частности, – пишет Аркадий Ильич, – только на космодроме удалось окончательно доработать и отладить систему электропитания, а многие научные приборы были включены в состав станции только после определения окончательных весовых лимитов. Работали круглосуточно, и многие специалисты не покидали места испытаний станции по несколько суток подряд».