Тогда, по общему мнению всех людей, с ним соприкасающихся, Быковский держался с поразительной невозмутимостью, словно все так и должно быть, чем сразу очень расположил к себе стартовую команду и всех технических руководителей пуска. Все признавали бесспорно высокую физическую подготовку Валерия к полету. Когда обсуждали полетное задание, Королев сказал ему просто: «Надо выжить!» И он знал, что если кто и выживет, так это Быковский. Но что касается воли и нервов, то тут никто поручиться за него не мог. Карпов давно понял, что с Валерием надо держать ухо востро, от него можно было ожидать непредсказуемых вывертов. Яздовский оценивал его как «странноватого и не особенно коммуникабельного». Честно сказать, никто не предполагал, что в столь неприятной ситуации Быковский поведет себя с таким зрелым спокойствием и выдержкой.
Некоторое время астрономы вымучивали Госкомиссию тягучими и неопределенными докладами по солнечной активности, но не успели они снять своего запрета, как полезли разные, большие и маленькие, «бобы». К числу больших относился, например, доклад главного конструктора СЖО Семена Михайловича Алексеева.
Ночью в гостиницу, где спал Алексеев, примчался один из его помощников, растолкал шефа и сказал чуть слышно:
– Снятие чеки с ручки катапульты не расписано в журнале... Алексеев мигом проснулся. Металлическая чека с матерчатым красным флажком запирала ручку кресла на время его установки в корабле для того, чтобы катапульта не сработала от случайного движения монтажников. Если чека не снята, катапульта не сработает.
– Кто снимал чеку? – спросил Алексеев.
– Я.
– Снял?
– Вроде снял...
– А если снял, где сама чека?
– Не знаю...
Алексеев оделся и пошел к Королеву. Королев слушал набычась, сопел. Потом призвал к себе провинившегося инженера и спокойно, без крика все у него расспросил. Отпустив вконец убитого парня, сказал Алексееву:
– Семен Михайлович, не волнуйся, я уверен, что чеку сняли.
– Нет, Сергей Павлович, так дело не пойдет. За жизнь космонавта я отвечаю...
Королев снова насупился, засопел, потом сказал:
– Ты прав. Поехали.
Алексеев взял с собой одного из своих помощников – Виктора Тиграновича Давидьянца: он ведал креслом и был очень маленький, юркий, ему легче было везде пролезть.
Чтобы подобраться к треклятой чеке, надо было примерно на полметра вытащить кресло из корабля, а для этого отсоединить кучу различных проводов. На старте залезли на верхушку ракеты, сняли люк, провели все подготовительные операции. Давидьянц прикрепил к длинной проволоке Зеркальце, взял фонарик и полез в корабль. Когда вылез, мог не докладывать – все было написано у него на лице.
– Снята чека, – выдохнул Виктор.
– Спасибо, – сказал Королев, когда Давидьянц спустился вниз. На очередном заседании Госкомиссии о ночном приключении он не обмолвился ни единым словом, и Алексеев это оценил: то было знаком полного доверия.
С чекой разобрались, но злоключения «Востока-5» на этом не кончились. Бедного Быковского то начинали кормить нормальной пищей, то снова переключали на тубы, все вокруг нервничали и, наверное, больше всех Терешкова: задержка старта Валерия еще на несколько дней могла привести к замене ее на дублера уже по причинам чисто физиологическим, находящимся вне компетенции Госкомиссии. Один Быковский был спокоен и ровно приветлив со всеми. Когда, наконец, 14 июня рано утром его снова одели и снова повезли на старт, он внутренне подготовился к тому, что и высадить снова тоже могут, но на этот раз его не высадили.
– «Ястреб», я «Заря-1», – спокойно сказал Гагарин, сидевший на связи с кораблем. – Тут у нас небольшая заминочка... Ничего, впрочем, серьезного... Как сделаем, я тебе скажу... А пока сиди, отдыхай...
В блоке управления третьей ступени отказал гироскоп.
– Где Кузнецов?! – взревел Королев.
Огромный, под два метра, как всегда совершенно невозмутимый главный конструктор гироскопов Виктор Иванович Кузнецов предстал перед Королевым, светящимся от гнева, как шаровая молния.
Взявши на вооружение некий принцип, скажем принцип действия паровой машины, цивилизация начинает его обкатывать, шлифовать, старается приспособить к все более широкому кругу своих потребностей. Принцип волчка был известен с незапамятных времен: если волчок раскрутить, он с удивительным упорством стремится сохранить положение своей оси, сопротивляется всякому отклонению. Ну и что? Кому и зачем это нужно? Игрушка, она и есть игрушка... Гироскоп изобрел еще в 1852 году Жан Бернар Леон Фуко, тот самый, который прославился своим маятником, показывающим, что Земля действительно вращается. Но для того чтобы пройти путь от гироскопа до гирокомпаса, потребовались десятки лет, тысячи тонн погубленных кораблей, сотни человеческих жизней. В детской игрушке таился высокий смысл, описание ее природы требовало знания вершинных областей математики, а создание на ее основе аппаратуры – дьявольской изобретательности, чистоты и точности, которых прежнее механическое производство не знало и даже не догадывалось, что так может быть.