Королев. Главный конструктор глазами космических академиков

Ранняя смерть Королёва – огромная потеря. Дело не только в его невероятной преданности делу, в его умении пойти на разумный риск, досконально зная своё дело. Не только в том, что слово Королёва много значило для десятков крупнейших учёных, которых вряд ли мог бы объединить кто-нибудь другой. Королёв не только концентрировал научные силы на решении самых важных задач, он умел создавать школы. После него остались такие люди, как, например, академик Анатолий Савин, создатель противоракетного щита над Москвой. Но не менее трагичным был уход из жизни Мстислава Келдыша. Он связал космонавтику с наукой, с теорией – это было крайне важно. После него на таком уровне этим уже не занимались. А в последние десятилетия, когда академия наук, к сожалению, превратилась всего лишь в клуб учёных – тем более. Науку мы пытаемся подвести под американские стандарты, которые нам не подходят. При Келдыше академия была высочайшей инстанцией, с которой считались все – и военные, и партийное руководство. Наука не просто давала направление развитию той же космической техники, она давала стратегический смысл этой новой отрасли.

Келдыш лучше всех понимал, что космосу нужны идеи. Что теория – это не просто какая-то схоластика, а суть научного исследования. Однажды – это было в 1968 году – в Киеве была встреча ученых и журналистов по космической тематике. Так Келдыш посадил нас всех в автобусы и отвез в дом отдыха. «Будете здесь сидеть три дня, пока не дадите мне ваши новые предложения по космической программе». И на тех идеях, которые тогда были сформулированы, наша космическая отрасль жила не одно десятилетие. Например, Борис Непоклонов тогда предложил программу лунохода.

После ухода великих проявились проблемы: Королёв, Келдыш подчиняли технические задачи большой цели. А потом, наоборот, стали планы подстраивать под новую технику – и космические исследования забуксовали. Вот «Буран» – наш космический челнок, великое достижение конструкторов. В нем сотни уникальных технологий, которые не способны повторить даже американцы. Но зачем нужен этот богатырь – непонятно. Не было такой научной аппаратуры, чтобы «Буран» доставил её в космос для какой-либо прорывной задачи. А техническому чуду должен предшествовать научный поиск. Самой перспективной программой 1970 – 80-х, на мой взгляд, был «Интеркосмос». Это ведь не просто подготовка и запуск в космос представителей стран, с которыми Советский Союз поддерживал дружеские отношения – Болгарии, Вьетнама, Индии, Франции и так далее. Главное в другом. Создавались новые исследовательские центры в разных странах. Они поставляли научную аппаратуру. Со временем это могло обеспечить прорыв, следующий шаг в исследовании космоса. Жаль, что эту программу закрыли практически сразу после распада СССР. А по сути – даже чуть раньше, еще при Горбачеве, который, давайте признаемся, высокомерно относился к нашим восточноевропейским (и не только) партнерам. Была в нем такая великодержавная нотка. Позже некоторые страны (например, Индия), сделавшие первые шаги на орбиту в рамках этого проекта, сегодня достигли заметного успеха. Но уже, увы, без нашего лидерства. Мы потеряли связи, потеряли единую систему управления, потеряли научную базу, которая притягивала идеи со значительной части мира.

Реформы Ельцина для космонавтики – это было не просто тяжелое время, а годы провала, когда разрушались научные школы. Я в то время много общался с ядерщиками, часто бывал в Сарове. Они страдали от полного безденежья, буквально голодали. Выдающиеся ученые могли надеяться только на свои приусадебные участки, на картошку и огурцы, которые сами выращивали. Конечно, мы обращались с различными просьбами к президенту Борису Ельцину, но прямого выхода на него не было. А министр по атомной энергии Виктор Михайлов никак не мог до главы государства дозвониться… Как-то я собрал в Москве пресс-конференцию с участием ведущих ученых. На нее пригласили и иностранных журналистов. Ученые там рассказали о своем бедственном положении, о том, что ядерные НИИ в России гибнут. Эти выступления получили широкий резонанс в мире. И на следующий день Ельцину, как обычно, принесли выборку из международной прессы – и там он увидел публикации о проблемах нашей науки. Ельцин тут же связался с Михайловым и дал распоряжение подбросить ученым некую сумму – внушительную по тем временам. Помощь пришла. Но, конечно, пожарными мерами спасти науку невозможно. Результат – отставание, которое невозможно преодолеть одним рывком. Это дело десятилетий. Мы многое потеряли. Я несколько лет назад был в Красноярске-26, в нашем знаменитом центре Решетнева. Спрашиваю: «Ребята, можете создавать изделия без западных комплектующих?» Отвечают: «Нет».