Королева

И тут, на мое счастье, пошел дождь. В это время года дожди не редкость, но мне казалось, что Господь Бог посылает эту чистую воду с небес мне в утешение. Не задумываясь о том, что кто-нибудь может пройти мимо, я скорчилась у стены безлюдного уединенного сада и сорвала с себя всю одежду до последней нитки, хотя для этого мне пришлось вертеться и изгибаться, стаскивая со своего тела драгоценные ткани без помощи служанки, которая обыкновенно меня раздевала. Если бы кто-нибудь появился в саду, то, несомненно, решил бы, что я сошла с ума, но это меня не тревожило. Задыхаясь, я горько плакала и проклинала Тома, понимая, что бесчестьем меня покрыл не только он, но и кое-что из того, что я сама делала для Кромвеля, — для того, чтобы сделками с совестью пробить себе дорогу туда, где я теперь находилась. Я так измучила себя и так запуталась, что в чувство меня привела только молния, ударившая в одну из каминных труб на крыше дворца.

И все же, несмотря на бушевавшую грозу, я выпрямилась, прижавшись обнаженной спиной и ягодицами к шершавой кирпичной стене, и стояла там долго-долго под проливным дождем, оттирая тело мокрым рукавом дорогого платья из шитого золотыми нитями бархата. Платье было безнадежно испорчено.

Пропало все: моя невинность, надежды на будущую жизнь с Томом, а может быть, и на замужество вообще. Все погибло, и прежде всего — мое доверие к мужчинам.

Но я утешала себя мыслью о том, что этот урок может пригодиться мне в то жестокое время, которое наступало при дворе Тюдоров. Любая женщина, тем более одинокая, беззащитна в этом мире, а ведь я (помоги мне, Господи!) по-прежнему мечтала не просто выжить, но и преуспеть.

Глава седьмая

Гринвичский дворец близ Лондона,

7 сентября 1533 года

Я стояла в углу комнаты, где проходили роды королевы Анны, и слушала ее отчаянные вопли. Пусть я и завидовала тому, что у нее теперь есть ребенок, все же сама я радовалась, что не зачала после учиненного Томом грубого насилия. Но отчего же — снова мучили меня неотступные мысли — если уж я этому радуюсь, отчего не пеняю на Бога за то, что Он позволил Тому наброситься на меня? Ах, нелегкая служба ее величеству временами заставляла меня задумываться обо всем — даже о причинах той боли и ужаса, какие она переживала нынче.

Боль Анне причиняли уже не родовые муки, ибо они миновали, да и роды, по общему мнению, протекали легко. Но совсем не легко было смириться с их итогом. Нет, слава Богу, не выкидыш и не мертворожденное дитя, как часто бывало у несчастной королевы Екатерины, а девочка. Еще одна принцесса. Разрушив королевскую семью, перевернув с ног на голову английскую Церковь (а худшее было еще впереди), обостри до крайности отношения с Испанией, Ватиканом и Священной Римской империей, сделавшись притчей во языцех по всей Европе, его величество получил взамен еще одну дочь.

Пока новорожденную передавали из рук в руки, чтобы обмыть и запеленать, мать королевы старалась утешить Анну, Наконец, когда дитя жалобно захныкало, бурные рыдания Анны сменились судорожными всхлипываниями.

— Дайте мне ее, — приказала королева и взяла дитя на руки. — Идет его величество, — предупредила ее мать, выслушай стремительно вбежавшую в комнату Джейн Рочфорд. — Он не! должен застать тебя в таком состоянии.

— Подай мне гребень и рисовую пудру для щек. Вот увидишь, я с блеском выйду из положения…

После этой фразы всех нас, присутствовавших в комнате, хотя и ничем не помогавших родильнице, выпроводили из покоев королевы.

Принцесса Мария с радостью покинула комнату. Ее специально вызвали ко двору, чтобы она присутствовала при родах королевы, которая сломала ей жизнь. Теперь у нее появилась единокровная сестра, которая скоро будет удостоена прежнего титула Марии — принцесса Уэльская. До сих пор мне ни разу не доводилось встречаться с семнадцатилетней принцессой, и меня очень тронула ее манера держаться — горделивая, но не надменная. Удивлял исходивший из столь миниатюрного тела голос — низкий, почти мужской. Лицо, обрамленное золотисто-рыжеватыми волосами, которые Мария могла унаследовать как от отца, так и от матери, выдавало душевное волнение. На белом лбу уже успели залечь глубокие морщины, объяснявшиеся не только близорукостью (принцессе приходилось сильно щуриться, чтобы разглядеть то, что находилось далеко), но и пережитыми несчастиями. Большинство придворных теперь относились к девушке — некогда столь умилявшей всех подряд, — так, словно от нее можно было заразиться чумой.

В тот день, когда Мария приехала, я встала рядом с ней и тихонько объяснила, кто еще находится в комнате, словно была ее провожатой или переводчицей. Пусть кто хочет ворчит или выговаривает мне за это. А если это не понравится Кромвелю, я скажу ему, что пыталась выведать у Марии что-нибудь такое, что могло бы его заинтересовать.