Королева

"Он слышит тебя? Можно и мне с ним поговорить?" — спросила я тогда ее с важностью повзрослевшей девочки, которой едва исполнилось восемь зим. "Не слышит, к сожалению", — ответила мне мама, и мы вместе с Лэндалом долго над этим посмеивались, получив выговор от Ксении. Она помнила моего отца, хоть ей самой на тот момент было шесть зим всего. И с упреком сказала, что храбрый и достойный воин Дмитрий Иноземный не заслужил такого.

Ты тоже сейчас меня не услышишь. Несмотря на то, что ты гораздо ближе, чем он. Каких-то семь солнечных круговоротов, дорога от меня к тебе. Но знаешь, я рада, что ты не можешь прочесть моих мыслей.

Вчера мать сказала необдуманные и лишенные смысла слова. Что стрела Криспиды ранила меня в сердце. Что я сражаюсь со своими чувствами к тебе. Какими, э... Как ты научил меня говорить... А, с какими, в..би тебя Лаки, чувствами? С чувством ненависти к тебе, слабаку и предателю, метнувшему кинжал мне в спину? Это не епархия Милосердной Криспиды. Ты не смог меня обмануть. Я не поверила ни единому твоему слову. Любовь?! Ты не знаешь, что это такое. Ничего не значащие слова, твой последний козырь в попытке оставить меня рядом, все равно, в качестве кого − королевы или же бесправной суки.

Как бы мне не хотелось сейчас воскликнуть, что ты сломал мою жизнь,перечеркнул все хорошее в ней − ты этого не услышишь. Я отвыкла жалеть себя очень давно. Тешь себя надеждой, что я плачу от несовершенства этого мира и твоей в нем роли. Думай так. Поверь в это. Прочувствуй это.

Скоро ты узнаешь, что все совсем не так. Когда твоя армия, обманувшись исконно вашими предрассудками, возомнит себя заведомо победителями. Когда каждый воин, вместо того, чтобы думать об обороне, будет истекать медом похоти, представляя, как легко можно победить женщин ранее самой миролюбивой империи. Что ж, по крайней мере, они будут умирать со сладострастными улыбками, так и не поняв, что смерть от рук перворожденной расы таки настигла их. В этом твоя самая большая ошибка как правителя. Если не ошибаюсь, со дня на день у тебя коронация. Тем лучше! Уничтожать царей куда приятнее, чем их отпрысков.

Моя мать мудрее всех твоих советников и приспешников, вместе взятых. Раньше я полагала, что ты просто желал испытать на прочность Атланту, зарезервировав для себя укрепления в виде договоренностей и соглашений. Переоценила! Ты вообще не воспринимал нас всерьез. Тот факт,что Лаэртия Справедливая пытается обходиться малой кровью, был воспринят тобой как слабость нашей империи. Да, путем соглашений и мира всегда можно добиться больше, чем путем кровопролития. Но ее дочь не намерена копировать политику. Меня ты тоже недооценивал. Война − Сила, Дипломатия − тоже, но в тандеме это не просто сила, это взрыв хаоса и стабильности одновременно.

Я уничтожу все, что тебе дорого. Мне даже жаль, что ты, в силу своей черствости, не сможешь оценить всю боль по достоинству. Подумал ли ты о своих близких? О матери? О сестре, говорят, она очень юна и боится даже собственной тени. Мне жаль. Но ты сам обрек их на страдания. Мне бы этого не хотелось, но войны не ведутся белыми перстами.

Холодный расчет. Наверное, сейчас я тебя понимаю. Не дать уехать, убить моего брата и отряд сопровождения, чтобы я никогда тебя не оставила. У тебя бы даже хватило цинизма и подлости выразить потом соболезнования матриарх, устроить показательную междоусобицу в Кассиопее, наказав все разбойные формирования, и, положа руку на кусок гранита, который у тебя вместо сердца, выразить свою печаль по моей якобы гибели. Знаешь, лучше бы ты и вправду истребил тогда нас всех. Дрогнула рука? Что ж, пожинай в скором времени плоды своей подлости и малодушия.

Мать пыталась внушить мне, что я тебя люблю. Что ж, совсем скоро ты познаешь силу моей "любви" в полной мере!

… Элика, очнувшись от долгой задумчивости, вызванной перерывом в тренировке, поднялась на ноги и уверенно двинулась в сторону открытой поляны. Дарк, заметив ее приближение, резво вскочил на ноги. Несмотря на шрамы от семихвостки, еще не сошедшие с его спины, он всегда во время обучения принцессы оставался голым по пояс. На него смотрели с интересом и опасением, но задавать вопросы почти всегда остерегались, познав за время, прошедшее от возвращения, непримиримый нрав Элики.

— Приступим? — холодно осведомилась девушка. Кроткая и покорная в руках своего личного садиста за дверями спальни, на людях она не позволяла ни себе, ни ему ни малейшей вольности либо фамильярности, обращаясь с мужчиной если не как с рабом, то как со слугой уж точно. Лишь во время тренировок она видела в нем наставника и жадно прислушивалась к его советам.

Первое время она спорила с тренером, обзывая нелестными словами и угрожая спустить шкуру за его команды. Такая своевольность, впрочем, и стоила ей шрама от кнута на спине − только нанесла она его себе сама, репетируя захлест и проигнорировав совет воина. Лишь, осознав, что умение не прогрессирует, а стопорится, смирилась с его наставлениями.