Королева Алиенора, неверная жена

Они повинуются, обнажают голову. Позвякивают погремушки, которые некоторые жонглеры носят на поясе, вызывая всеобщее веселье. Каждый берет свой музыкальный инструмент. В первом ряду дебютанты, которые еще не беспокоятся о совершенстве техники игры, они подражают старине. Некоторые пришли из Оранжа, где начинает проявлять себя некий Рамбаут, чьи рифмы и музыку очень ценят слушатели; другие — из Нарбонны или Монпелье. Эрменгарда извиняется за такое количество музыкантов перед Алиенорой.

— Репетируйте, друзья мои. Пусть вам подадут лучшее вино наших виноградников в изысканных кубках и вдоволь местной ветчины. Внимание, нарбоннцы, провансальцы и пуатвенцы, щедрость не означает опьянение, если только речь не идет о любви. Мы хотим трубадуров. И пусть те, кто мог бы счесть, что их прекрасная дама, которой они адресуют свои «кансоны»[127], уже не в том возрасте, чтобы вдохновлять, не обращают на это внимания. Пусть думают о своих прелестницах, но на мгновение заставят почувствовать, что поют только для нас. В шестнадцать лет мы не имели права слушать трубадуров, а еще меньше любить вас, прекрасные молодые люди.

Пейре Рожье, трубадур, влюбленный в Эрменгарду, подобные комментарии не одобряет…

— Нам она нравится, — заявляют гасконцы. — У нас есть наша Алиенора, которая для всех жителей Прекрасная Дама. Мы любим Аквитанскую орлицу.

Они громко кричат, выражая свою любовь, и королеве с трудом удается их успокоить. Она ждет, когда наступит тишина, чтобы было слышно, как трубадуры представляются. Рамбаут д’Ауренга[128], молодой, высокий тонкий юноша, светлолицый, с тонкими чертами лица, мечтательным взглядом, немного флегматичный, обладающий подлинным поэтическим даром. Это он изобрел так называемый секретный стиль. Рамбаут отбивает такт, перебирает струны, заставляя своих слушателей замереть, и запевает:

Прекрасные долины мне кажутся холмами! А град и холод кажутся цветами, которые жара уничтожает! Я принимаю гром за свист и шепот. Мне кажется, что листьями деревья все покрыты. Так сильно радость мною овладела, что я не замечаю пошлости и грязи.^[129]

Пальцы перебирают струны, от низкого и теплого голоса исходит участие, Алиенора завоевана.

В свою очередь другие тоже хотят представиться. Некоторые громко скандируют: «Бернарт, Бернарт!», но Бернарта де Вентадорна нет.

— Пейре, ты от меня что-то скрываешь, — говорит Эрменгарда. — Правда ли, что Бернарт — как об этом говорят — у графа Тулузского?

Пейре — коренастый невысокий мускулистый мужчина, который так искренне, от всего сердца воспевал Эрменгарду, что сам влюбился в нее. Он живой, остроумный. Его никогда нельзя застать врасплох, он вдохновенный и забавный. Единственная слабость веселого трубадура — виконтесса. Он ее любит, и она оказывает ему знаки внимания, осыпает всяческими благами. Ревниво за ним следит, заманивает, прогоняет, потом просит прощения и подчиняется. Однако Эрменгарда взяла с трубадура клятву никогда не рассказывать об их связи. Такова воинственная виконтесса, которая не хочет попасть в любовную западню. Он же, Пейре, сбегает со своими друзьями в таверны и в другие злачные места. Тогда она следует за ним.

— Еде Бернарт де Вентадорн?

— Не сердитесь, мадам, — шепчет Пейре. — Он вернется. Без сомнения, в этот час он уже в дороге.

Когда все собираются сесть за стол около камина вокруг тяжелых подмостков, где подрумяниваются кровяные и ливерные колбасы, цыплята, гуси и утки, слуги объявляют о приезде в замок кареты Марии Шампанской и ее сестры, Аэлис де Блуа. Алиенора хватается за сердце, которое готово выскочить из груди. Что она скажет своим старшим дочерям, которых давно потеряла из виду? На мгновение мысли ее возвращаются к молодой Матильде, слишком рано разлученной с нею. Окруженные писцами и охраной, к ней приближаются две молодые элегантные женщины, крайне взволнованные. Алиенора, смущаясь, идет навстречу, стыдливо обнимает дочерей, не скрывая радости вновь видеть их. Мария Шампанская унаследовала от матери слегка выступающие скулы, блестящий, живой взгляд и находчивость — в этом гасконцы могли убедиться. Очень скоро она себя проявит. Аэлис — застенчивая и более сдержанная — вылитый Людовик VII в женском варианте.

Их ободряют, предлагают лучшие места за столом. Женщины согреваются, беседуя между собой и со своими многочисленными соседями. Писцы, которые их сопровождают, не произносят ни слова. Один из них наблюдает за застольем шумных и веселых людей. Когда настает момент представиться, его голос звучит еле слышно.

— Голос не считается, — говорит Мария Шампанская, — но перо расчистит ему дорогу. Вы сможете оценить его роман, «Тристан и Изольда»[130], когда он прочтет вам отрывки. Если Богу будет угодно, то напишет и другие романы. Его имя Кретьен де Труа, — продолжает Мария.