Зато Тома, рыжего Тома я не могу не включить в список. Хотя никогда не любила его. Но Том так любит меня, так любит меня, что он больше «любовник», чем все остальные в этом списке, просто он любовник наизнанку, потому что я его не люблю. Я даже не знаю, как его можно любить: толстый, медлительный, вечно потный. Зато он знает, как любить меня. Он не говорит о своей любви, он вообще мало говорит, просто расплывается в улыбке каждый раз, когда видит меня, и его рыжее лицо – все в веснушках – становится похожим на большой блин. Он знает, как любить меня, и приносит мне щедрые дары: кузнечиков, зажатых в кулаке, горсти божьих коровок, гусениц, завернутых в листья, рыжих сердитых муравьев в банке с землей. Гусеницы уползают, муравьи зарываются в землю, кузнечики прыгают в небо, а божьи коровки слетают с руки Тома до того, как я успеваю их рассмотреть. Я остаюсь ни с чем, но таких прекрасных подарков я не получала ни от кого. А еще мы помогаем улиткам. Мы создали секретный отряд, он так и называется: «отряд по спасению улиток». Улиткам страшно тяжело живется, им все время нужно помогать. Они круглые и большие – размером почти с абрикос, а их домик похож на морскую раковину. Летом они тратят весь день на то, чтобы залезть на низенькие круглые фонари, которыми утыкан газон. А вечером фонари зажигают, и улитки могут умереть от перегрева – сгореть, высушиться. Я этого никогда не видела, но точно знаю, что от фонарей они умирают. Поэтому летними вечерами мы с Томом выходили на дежурство и снимали улиток с фонарей и – если успевали – заходили еще и в соседние дворы и делали то же самое. А на следующий вечер глупые, упрямые улитки опять оказывались на фонарях, и опять надо было их оттуда снимать, так что мы не скучали, работы было по горло, и мне было чем заняться, я не сидела без дела и не думала о том, как печально закончилась история с Леней. А с тех пор как похолодало и начались дожди, надо вообще все время быть начеку. Улитки любят, когда мокро и влажно, и выползают. Они не остаются на газоне, а выползают туда, где ходят все жильцы восьмиэтажного дома. Ползут себе с одной стороны газона на другую – может, в гости друг к другу, ползут по мокрому асфальту, по которому ходят взрослые люди, а они все время спешат и смотрят вперед, а даже если и смотрят мрачно под ноги, то все равно ни черта не видят. И каждый день новые жертвы: хрустнувшие под чьей-то подошвой круглые морские раковины. Поэтому наш отряд по спасению улиток старается изо всех сил. Я прихожу домой, обедаю, быстро делаю уроки и бегу на улицу, где меня уже ждет Том. И начинается работа: медленно обходим весь дом, стоянку за домом, тротуар, и, как только видим улитку в опасности, аккуратно поднимаем ее и переносим на траву или на куст, и стараемся не менять направления движения – вдруг она и правда идет к кому-то в гости. Но улитки очень упрямые и неблагодарные: мы едва успеваем обойти всю улицу и вернуться, а у нашего дома опять полно улиток на асфальте и надо начинать все сначала. Том уже устал, и тяжело дышит, и страшно потеет. Он стоит рядом, и виновато улыбается, и смотрит на меня с обожанием, и его лицо похоже на большой блин, а я нагибаюсь и распрямляюсь, и опять нагибаюсь, и горячими пальцами поднимаю с асфальта улиток, одну за другой, и кладу их на мокрые листья, и мне жарко, и почти хорошо, и я вижу, как Том на меня смотрит, и хочется его полюбить, но не могу.
