Королева баррикад

— Это чудо свершится, герцог! — торжественно сказал он. — Двери откроются перед вами, и вражеская рука не коснется вас! Вы почти такого же роста, как и я… — и с этими словами монах скинул рясу.

— Но что вы делаете? — воскликнул герцог.

— Я превращаю вас в монаха, — ответил о. Альфонс. — Bы выйдете отсюда в моей рясе и…

— Но, если вы останетесь здесь, вас убьют! — крикнул герцог.

— Я уже давно молю Господа послать мне мученический венец. Церковь нуждается в вас больше, чем во мне, монсеньор!

Герцог не стал отнекиваться долее: ведь, в сущности, втайне он именно и рассчитывал на такой исход! Поэтому он поспешно снял с себя латы и ботфорты, оделся в монашескую рясу и сандалии. Монах оправил на нем капюшон, оделся сам в доспехи герцога и сказал:

— Возьмите в руки платок и прижимайте его к глазам, будто плачете, и вашего лица никто не увидит!

Герцог Гиз преклонил колено, получил благословение о. Альфонса и подошел к дверям, причем монах повернулся лицом к окну. Поэтому Мовпен, на стук открыв дверь, не увидел ничего подозрительного.

Зато велико же было его изумление, когда, вбежав в комнату с пистолетом в руках, он увидел вместо, герцога какого-то чужого.

— Убейте меня! — сказал монах. — Герцог спасен! Но Мовпен не стал терять время на расправу с монахом. Он быстро выбежал из комнаты, закричав:

— Монах! Где монах? Остановите монаха!

Однако герцог Гиз в этот момент подходил уже к самой решетке дворца. Когда за его спиной раздался крик Мовпена, он с силой оттолкнул растерявшегося часового, выбежал из ворот и, задрав рясу, принялся бежать с криком:

— Ко мне, парижане, ко мне! Я герцог Гиз! Ответом ему была целая буря народного восторга. Герцог был спасен, Мовпен опоздал!

Теперь пришлось не мешкая озаботиться скорейшей защитой дворца. Часть народа уже бросилась к раскрытой калитке, и Мовпен едва успел запереть ее. Затем он поднялся на одну из бойниц, навел на народ пушку, вырвал из рук швейцарца зажженный фитиль, и в толпу, которая начала уже разбирать мостовую и строить первую баррикаду, полетел первый снаряд.

XVI

В то время как парижане, обретшие вновь своего вождя, начинали атаку Лувра, король Генрих III спокойно направился к Сен-Дени.

Теперь монарх всецело уступил место церемониймейстеру. Генрих превосходно разработал план процессии, и похороны вышли на диво. Все шло как по маслу, и это благотворно подействовало на настроение короля. К тому же везде народ безмолвно расступался при виде королевского кортежа, и в конце концов Генрих сказал матери:

— Ага! Швейцарцы произвели свое действие на чернь! Но королева Екатерина лишь грустно покачала головой и ответила той же фразой, что и утром:

— Когда близится буря, природа затихает!

— Ну вот еще! — небрежно возразил король. — Раз герцог Гиз в наших руках, я ничего не боюсь.

Кортеж вышел из Парижа через заставу фоссэ — Монмартр, которую охраняла городская полиция.

— Государь, — сказала Екатерина, — вы сделали бы очень хорошо, если бы заменили этих людей швейцарцами. Если народ восстанет, то полиция не только не откроет нам ворот по возвращении, а наоборот, запрет их у нас под носом.

— Вы правы, — ответил король и оставил у заставы шестьдесят швейцарцев.

В Сен-Дени они прибыли после двенадцати часов дня. Прослушав заупокойную обедню и предав прах герцога Анжуйского земле в королевской усыпальнице, король сказал матери:

— Теперь пойдем обедать к архимандриту. Я умираю с голода!

— Было бы гораздо лучше, если бы вы, ваше величество, бросили всех этих монахов, сели верхом на лошадь и повели швейцарцев на рысях обратно в Париж. Мы ведь прибыли бы в Лувр меньше чем через час!

— Я голоден! — ответил король и, не допуская никаких возражений, направился в покои архимандрита.

К столу, кроме королевы-матери, были приглашены несколько высших придворных. Пообедав с большим аппетитом и выпив бутылку тридцатилетнего вина, король сказал:

— Господа, сегодня нам предстояло выполнить прискорбную задачу. На пути было много трудностей, но с Божьей помощью мы все преодолели, и наша задача выполнена. Поэтому, так как я сам хочу жить как можно долее, предлагаю никогда больше не упоминать в моем присутствии имени покойного герцога Анжуйского.

— Государь, — сказала Екатерина, — предполагаете ли вы все-таки вернуться в Лувр?

— Конечно, — ответил Генрих III, — только не сейчас. Я плохо спал эту ночь, теперь сытно поел и хочу подремать! — и с этими словами король, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.

Но недолго пришлось подремать ему, так как королева разбудила его, сказав:

— Государь, прибыли вести из Парижа!

Король проворно вскочил. В комнату вошел человек, в котором Генрих сразу узнал одного из своих гвардейцев. Он был смертельно бледен, пошатывался, и кровь ручьями текла из его ран.

— Государь, — сказал он, — мы отправились вчетвером из Лувра, трое умерли по дороге. Париж усеян баррикадами… Лувр атакован. Герцог Крильон просит помощи… Герцог Гиз…

Но тут силы изменили раненому, и он как сноп рухнул на землю. Король с бешенством крикнул:

— На лошадей, господа! Я сожгу Париж, если нужно, но вернусь в Лувр!