Королева белых слоников (сборник)

Согласитесь, стыдно читать о ком-то лекцию и не знать, что в твоем родном городе живут его близкие родственники? И, не ожидающий подвоха лектор, начинает юлить и трепыхаться, мол, да, известно, что в 1908-м году двоюродный брат внучатого племянника жениной тетки сего замечательного человека был выслан в Сибирь и вполне вероятно… И т. д., и т. п…

А мы сидим и с умилением смакуем это трепыхание, как кошка глядит на вынутую из банке и брошенную ей на съедение осоловелую, но еще живую рыбеху.

Случалось, правда, что очередной лектор честно признавал свою некомпетентность в области генеалогии. Возможно, после этого он и чувствовал себя не совсем на высоте, зато мы, напротив, проникались уважением к такой беззащитной честности.

Кроме того, мы частенько писали стихи. Нет, настоящие стихи мы писали дома, в одиночестве, и никому не показывали. Я говорю не о настоящих, а о тех, что «для хохмы». Писали мы их, в основном, с Юриком на пару. А по завершении пускали их по рядам в форме «открытых писем», дабы повеселить сокурсников.

Вот, например, какое неожиданное отражение получила трагедия троянского ясновидца в «стихотворении», написанном на «античке»:

Лаокоон

Лаокоон кричал змее:
«Но как же быть моей семье?!»
А змей ответил: «Извиняй,
Никак не быть. Ам-ням-ням-няй».

А после, обернувшись хвостом
И вытянувшись длинным ростом,
С змеихой лежа на песке,
Он в смертной пребывал тоске.

«Лаокоон, – стенал он, – бедный,
Погиб ты славно, как и жил,
Я буду помнить образ светлый…»
Сказал… и яйца отложил.

Как я уже сообщал, подобные произведения мы пускали по рядам, и дальнейшая судьба их нас не интересовала. Но дважды по чистой случайности эти послания, бумерангом, возвращались к нам. Таким образом, у меня имеется два блестящих примера творчества нашего поэтического дуэта.

Вот листок, в верхней части которого значится: «Басня». Далее следует:

Изюбр по фамилии Фрол
Копеечку денег нашел…

Тут сие творение внезапно обрывается, но через пару пропущенных строк вновь обозначено: «Басня».

Летела над болотом моль,
Навстречу ей – лягушка;
И говорит она: «Изволь
В мое, с пупочком, брюшко».

Но отвечала гневно моль:
«Доколь?!»

Это произведение авторы, видно, посчитали вполне законченным и потому, вновь пропустив две строки, продолжили откровения:

Оставь, не надо, все пустое
Все суета, все – дым и блеф;
Скажу тебе словцо простое,
Скажу я, даже не вспотев.

Бумажка кончилась, но мысли
Конца не будет никогда.
Что ж, дорогой мой, шишли мышли!
Все остальное – ерунда.

К чести нашей будет сказано, что бумажка и в самом деле кончалась, так что в отсутствии жизненной правды нас не обвинишь.

Другой сохранившийся листок богаче по содержанию – одно четверостишие и два крупных «законченных» произведения. Причем над каждым обозначено, кому оно посвящено. Над четверостишием значилось: «Посвящается себе».

Вот и оно само:

Лысый от счастья, нежный, как кит,
Вон он – в ненастье с криком летит.
С розой в ноздре и с фужером в зубах,
От часу час превращаясь во прах.

Второе посвящение не менее лаконично: «Посвящается тебе».

Буколика

А помнишь, было дело,
Когда однажды нам
Плескаться надоело
И отдаваться смело
Бушующим волнам?

Мы вытерлись, оделись
И молча по песку
Пошли, на солнце греясь,
И вдруг мне захотелось
Сорвать с тебя лоскут.

Тебе, несмелой, милой,
Сказал, мол, скоро ночь.
Ты улыбнулась криво,
Хихикнула игриво
И ускакала прочь.

Третье посвящение и до сей поры умиляет меня: «Посвящается всем малышам».

Как по облаку, по тучке
Прыгали собаки –
Кнопки, Шарики и Жучки,
Бобики и Бяки.

В гости к ним с веселым криком
Подлетели раки;
Им обрадовались дико
Бедные собаки

И приветственные знаки
Ракам показали.
Испугались дико раки,
Р-р-раз! И ускакали.