Сантиметр за сантиметром подтягивались они к ее окну – невиданный букет на тонюсеньких бледно-зеленых напряженных стебельках. Они тянулись все выше, а стебельки становились все тоньше. Благоухая, цветы, все одновременно, поравнялись с ее окном, и стебельки их стали такими тонкими, что уже не выдерживали веса, надламывались, и прелестные соцветия, вспыхнув радужным фейерверком, разом рухнули вниз. И в этот миг в комнату, спасаясь от дождя, влетела бабочка, совсем не ночная – «Павлиний глаз»; влетела и села на протянутую ладонь.
Майя приблизила ее к глазам и рассмеялась, потому что ей показалось вдруг, что бабочка кокетливо, как светская соперница, поглядывает на нее. И Майя поняла, что еще немного, и она, пожалуй, тронется рассудком. «Ну и пусть, – мелькнула мысль, – ведь это будет счастливое сумасшествие». И тут она осознала то главное, что переполняет ее сейчас – ощущение НЕМИНУЕМОГО СЧАСТЬЯ.
Эпилог
На операционном столе лежал человек. Грибники, отправившиеся на промысел сразу после дождя, лившего всю ночь, нашли его в лесу возле большого серого валуна, поросшего тонкими волосками травы. Человек был гол худ небрит и истерзан; на груди его зияла рана, похожая на разошедшийся хирургический шов. Но самое удивительное было то, что человек этот был ЖИВ.
… Майя, задыхаясь, бежала по коридору больницы, на ходу натягивая белые стерильные нарукавники. Ее разбудил телефонный звонок: «Срочно на операцию!» Она еще не знала, кого увидит на столе. И все же нечто большее, чем служебный долг и клятва Гиппократа, гнало ее вперед.
А над склоненной головой хирурга, спасающего эту странную жизнь, самозабвенно делали НОВЫЕ жизни две невесть откуда взявшиеся тут бабочки «Vanessa io». Они то плакали, то смеялись, то в короткие, но многочисленные миги оргазма, что-то кричали друг другу и людям в белых халатах. Но люди не слышали их.
ПРОСТО НАСЫПАНО
«Только в тот период моей жизни, когда в ней была Элька, все как-то связывалось воедино, нанизывалось на общую нить. А до и после – просто насыпано. Это факт, он никак не умаляет прелести нынешней жизни. Но это факт».
«В нашей жизни возможны две трагедии. Одна – когда не получаешь того, что хочешь, вторая – когда получаешь. Вторая хуже».
«Пустой ум гораздо лучше приспособлен к отысканию жемчужин, хвостов и прочих вещей, потому что он ясно видит то, что находится у него под носом. Ум же, до отказа набитый информацией, сделать это не в состоянии».
Как-то я ехал в поезде с Вадиком К.[16]. Вадик – энциклопедист: эрудит и интеллектуал. В разговоре я ляпнул что-то, что его насмешило. Сказал какую-то ерунду, ошибся… Тогда он осторожно задал мне пару вопросов из той же области знаний… Потом он стал серьезно экзаменовать меня – по географии, по химии, по физике, по истории, по литературе и прочим дисциплинам. По окончании этого процесса он был просто в шоке. Он говорил:
– Юлий, ты же ни хуя не знаешь! Ни ху-я! Ни в какой сфере! Как ты пишешь книги?!!
Я, конечно, и сам был удивлен. Я и раньше замечал, что иногда не знаю очевидных для окружающих вещей, но никогда не придавал этому особого значения. Но лучшая защита – нападение:
– Потому я и пишу книги и, заметь, хорошие книги, что ни хуя не знаю. А ты знаешь все, а вот книг не пишешь. А зачем тебе их писать, ты ведь и так все знаешь? Но всё это ВСЁ ты где-то вычитал. То есть все, что ты можешь написать, уже где-то написано, и ты это прекрасно понимаешь…
Интуитивно я всегда чувствовал, что знания мешают творчеству. Музыку я начал писать, когда учился игре на классической гитаре. Мне было лень разбирать пьесы до конца, и, заучив примерно треть, оставшиеся две трети я обычно досочинял. Преподаватель сначала ругался, а потом и вовсе отказался меня учить… Гитариста-виртуоза из меня не получилось, зато я пишу песни. За десять лет учебы в общеобразовательной школе я не смог выучить наизусть ни одного стихотворения. НИ ОД-НО-ГО. Но сочинения «на вольную тему» я всегда писал на пятерки.